— Я уеду всего на три дня, не больше. На три дня. Это же совсем мало!
Это Джемму не утешило, и слезы с новой силой заструились по ее лицу. Как все-таки адски тяжело, подумал Люк, быть одновременно и отцом, и матерью. Каждый раз, собираясь уехать куда-то, он мучился чувством вины. И все же должен был уезжать. К тому же эта поездка была особенно важна для него. Ради этого он работал с того самого дня, когда отец Эллен выгнал его за то, что он осмелился влюбиться в его дочь. Так что надо любой ценой убедить Джемму, что он должен поехать.
С тяжелым сердцем он поднялся с места. Джемма висела у него на шее. Оставив несколько купюр на столике, Люк пошел к выходу, сопровождаемый взглядами посетителей, ласково шепча дочке что-то на ухо. Ни на кого не глядя. Люк решительно направился через La Piazzetta [3] в сторону средневековой арки, которая вела на узкую мощеную Виа Витторио Эмануэле.
Джемма продолжала всхлипывать и упрашивать его сквозь слезы, содрогаясь всем телом. Люк с ужасом видел, что ее состояние становится критическим. Он сел на низенькую каменную ограду какого-то бутика и принялся гладить дочь по волосам, от всего сердца проклиная Эллен и желая ей такой же боли, какая выпала на долю ему и Джемме.
Наконец он не выдержал. Довольно переживаний для его малышки. Да и для него самого.
— Хорошо. Ты можешь поехать. Я поговорю с твоей матерью, — сказал он. Маленькое детское тельце на его руках мгновенно расслабилось, но Джемма продолжала цепляться руками за его шею, словно утопающий за соломинку.
Люк очень беспокоился за дочь. Всю дорогу до дома он размышлял, почему она вдруг сделалась такой властной и капризной. Каждое утро перед школой она жаловалась, что у нее болит живот, хотя причин избегать занятий не было — учителя называли ее образцовой ученицей. Почему же тогда ее не оставляли ночные кошмары? Здесь не обошлось без Эллен… Внезапно, словно молния, в его мозгу возник ответ на все вопросы. Дочь, скорее всего, просто боится, что, вернувшись домой, не найдет там его.
Его глаза сверкнули гневом и болью. Бедняжка! Он яростно толкнул огромные металлические ворота виллы. Они распахнулись. Обычно роскошный вид на море, открывавшийся с холма, где стоял его дом, радовал Люка. Но не сегодня.
Пора принять решение. Он мрачно поднялся по ступенькам к двери. Джемма должна быть защищена от всех мучающих ее призраков. Эта поездка будет последней его поездкой за границу. Хмурые складки на его лбу разгладились. Он использует Эллен в качестве няни, потому что ему так удобно. А потом ясно скажет ей, что больше она никогда не увидит свою дочь.
Дверь в квартиру заело. Она совсем забыла об этом. Поморщившись, Эллен изо всех сил потянула ее на себя, чтобы образовалась хоть какая-нибудь щель. В нее она с трудом протиснулась, благодаря небеса за то, что бедность «держала» ее в форме.
Оказавшись наконец в комнате, она, моргая, осмотрелась. Эллен переехала сюда несколько дней назад, и все до сих пор казалось ей непривычным и новым.
— Новая квартира! — Она даже засмеялась, и смех ее эхом разлетелся по пустоватой комнате. Все в этой квартире, включая желтые обои и серый линолеум, прослужило уже не менее четверти века. И ей самой, Эллен, почти двадцать пять лет. Она дочь, но без родителей. Она замужем, но без мужа. Она мать, но не знает любви своего ребенка.
Опять начала! — сердито оборвала она себя. Песенка была уже старой и заезженной. Жалеть себя бесполезно. Это не поможет ей стать частью счастливой семьи и не вернет дочь.
Эллен крепко захлопнула дверь, словно отгораживаясь от всех кошмаров прошлого. Пора перестать мечтать о невозможном и просто наслаждаться каждым прожитым днем. Новая работа, новая квартира, она сама — тоже новая. Жизнь пошла в гору, и женщина чувствовала себя теперь намного счастливее, чем последние несколько лет. «Развеселившись» таким образом, она направилась в душ, по пути стягивая с себя одежду. Нелегкие времена приучили ее аккуратно складывать вещи.
После душа она надела простой топ и узкую юбку. Это уже было не привычкой, а вполне сознательным шагом к тому, чтобы изменить себя. Эллен нравилась ее новая одежда, в ней она чувствовала себя свободной — а именно к этому она сейчас и стремилась.
С сандвичем в зубах и чашкой чая в руке, Эллен устало шлепнулась на диван и положила босые ноги на подлокотник.
— О радость, о блаженство! — пробормотала она с набитым ртом. — Лучшее время дня!
Она закинула ногу на ногу и улыбнулась знакомому ощущению: диван был продавленный, обивка — шершавой. За последние шесть лет она пять раз меняла квартиру. И все пять раз в новом жилище обнаруживала точно такой диван-кровать с деревянными подлокотниками и вытертой рыжевато-коричневой обивкой! Подобная мебель могла бы получить первое место по дискомфортности. Две большие пружины выпирали из-под ткани, спинка была выгнута совершенно не по человеческой фигуре. Эллен попыталась сесть поудобнее, но безуспешно. Она взяла подушку и подложила ее под спину. Отлично. Теперь нет риска, что вечером, когда она снова будет демонстрировать свое тело, кто-нибудь будет ворчать, что у нее гусиная кожа!
Эллен потянулась за чашкой. Поставила ее на свой идеально плоский, подтянутый живот. Ей вспомнилась дочь. Ласковая улыбка тронула ее губы при мысли об очаровательной кудрявой девочке, играющей на полу среди разбросанных игрушек.
Рядом с этим воспоминанием возникло другое темноволосый, до боли красивый мужчина, сидящий рядом с ней на диване и обнимающий ее за плечи. Они любовались, как играет их дочка.
И, отлично зная, что все это ушло безвозвратно и теперь только причиняет тоскливую боль, Эллен сурово приказала воспоминаниям удалиться и переключила мысли на более безопасные и приземленные радости жизни.
— Счастье — это чашка горячего чая после длинного, тяжелого дня, — радостно объявила она пустой комнате, чувствуя, как усталость медленно уходит через вытертую ткань дивана. — И зачем нужен китайский фарфор?
Без тени сожаления Эллен вспоминала шикарный особняк в Девоне, с целым штатом прислуги, где она выросла. Ее отец, властный и сильный мужчина, отказавшийся от нее в тот же миг, когда она объявила, что выходит замуж за водителя грузовика, неловко чувствовал себя в этом великолепии, как и многие люди, добившиеся всего сами. С грустью Эллен вспомнила мать, нервную женщину, оторванную от своих корней и жившую в полном подчинении у мужа. Эллен была почти уверена, что в этой убогой квартирке она счастливее, нежели они — там.
Удивительно, как переменилась ее жизнь. И больше всего — она сама. Эллен с усмешкой поправила стриженые волосы. Когда-то у нее были роскошные длинные волосы. Люк их обожал. Он любил зарываться лицом в ее надушенные пряди и перебирать их. Но все это в прошлом. С легкой грустью Эллен запустила пальцы в свои короткие волосы.
