Не удостоив назойливого клиента ответом, она подлила ему кофе и отошла. «Козел! — подумала она. — Кем он себя возомнил? Что ему до моего имени? Какое его собачье дело? Вот стану известной певицей, никогда не буду доставать людей с их именами. Буду вежливой и тактичной, никому в душу не полезу».
Она поспешила за стойку, внутренне продолжая кипеть.
— Достала меня эта работа, — пожаловалась она двоюродной сестре Синди, которая, собственно, и нашла ей это место в кофейне на Мэдйсон-авеню. Синди тоже мечтала стать певицей.
— Не забывай, за нее платят, — напомнила Синди, крепкая двадцатитрехлетняя девушка из Атланты, с блестящей черной кожей, широкими лодыжками, крепким задом, огромным бюстом и жизнерадостной улыбкой до ушей.
— Деньги надо зарабатывать пением, — назидательно проговорила Либерти. — Вот это будет настоящая работа.
— Сначала пробейся, потом уж про деньги говори, — напомнила Синди. — Мы с тобой пока еще в списке ожидающих.
— Знаю, знаю, — нахмурилась Либерти. — Надо чем-то зарабатывать. А то скоро за квартиру платить нечем будет.
Нахмуренный лобик нисколько не портил ее редкостной красоты. Смешанных кровей, плод любви чернокожей матери и отца, о происхождении которого она могла лишь догадываться (мать отказывалась о нем говорить и уж тем более — называть его имя), Либерти имела кожу цвета молочного шоколада, роскошные длинные черные волосы, миндалевидные зеленые глаза, густые брови, невообразимо длинные ресницы, точеные скулы, полные губки, острый подбородок и прямой носик. Синди то и дело охала и ахала, как она похожа на Холли Бери, что порядком раздражало Либерти, считавшую себя неповторимой и не желавшую, чтобы ее сравнивали с другими, пусть даже с красивыми и знаменитыми.
Ей было девятнадцать лет. Впереди еще куча времени.
Или нет?
Иногда она просыпалась посреди ночи в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Что, если ее талант так и не откроют? Никто не станет слушать ее песни? И ее исполнение никого не тронет? И вдруг ее ждет тот же финал, что и маму — неудавшуюся певичку, целыми днями возящую чужую грязь?
Черт, ей уже почти двадцать, она четыре года как кончила школу, и за все это время с ней не произошло ничего значительного. Нет, конечно, она записала любительскую демонстрационную кассету, несколько раз участвовала в чужих концертах в качестве бэк-вокалистки, правда, гораздо реже, чем ей хотелось бы. И до сих пор ни один продюсер не подошел к ней и не сказал: «Дорогая, ты то, что мне нужно! Я подписываю с тобой контракт здесь и сейчас. Ты станешь новой Алисией Кейс или Норой Джонс, сама выбирай».
Где, черт возьми, Клайв Дэвис или П. Дидди? Где все эти знаменитые продюсеры с их хваленым чутьем? Они бы сейчас ей очень пригодились.
— Мисс! — взбешенный женский голос из зала вернул ее к реальности.
Либерти величаво подошла к клиентке. Чего ей не занимать, так это достоинства. Никому не удастся втоптать ее в грязь.
— Да? — спросила она.
— Вы хоть представляете себе, сколько времени я уже вас дожидаюсь? — визгливо проговорила женщина. — Где моя яичница? — Дама была с резкими чертами лица, одета в костюм-подделку от Армани, а на коленях держала такую же липовую сумочку «Вьюиттон» на коленях.
«Вот дешевка! — подумала Либерти. — Не можешь позволить себе настоящее — не покупай вообще».
Ее спутник молчал. По-видимому, для него яичница была не таким срочным делом.
— Прошу меня извинить, — произнесла Либерти независимым тоном. — Но ваш столик обслуживаю не я. — Она не стала говорить: «Я не ваша официантка», ее от этого слова коробило, тем более перед этой кралей.
— Так позовите того, кто обслуживает! — фыркнула дама. — Я здесь уже четверть часа сижу.
— Сию минуту, — протянула Либерти.
Их глаза на мгновение встретились. Женщина смотрела на нее с ненавистью, ведь девушка была так красива. Это случалось сплошь и рядом. Будь она Бейонс Ноулс или Джанет Джексон, на нее бы так не смотрели. Тогда бы все перед ней виляли хвостом, как всегда бывает со звездами.
Как-то раз к ним в кофейню забрела Мэрайя Керри со свитой и парой громил-телохранителей, не отходивших от нее ни на шаг. Народ просто визжал от восторга. Снаружи собралась куча фотографов, а через десять минут под окнами кафе уже была целая толпа — чуть витрину не разбили.
Хозяин кафе, Мэнни Голдберг, запаниковал и трясся до тех пор, пока его жена Голда не придумала в целях предосторожности проводить звезду на кухню, где та грациозно выпила чашку зеленого чая, дала несколько автографов и дружелюбно поболтала с двумя поварами-латиносами.
Либерти думала было обратиться к ней, но в последний момент струсила. А вот Синди не струсила. Она заполучила автограф дивы на салфетке, которую потом засунула подальше в ящик комода, где та теперь и хранится вместе с бесчисленными пачками презервативов всех мыслимых цветов и размеров. Синди любила быть во всеоружии.
— Грубиянка! Маленькая стерва! — прошипела дама в спину Либерти, обращаясь к своему кавалеру. — Много о себе понимает!
Либерти даже бровью не повела, ей и не такое доводилось слышать.
Либерти уже собралась удалиться на кухню, когда заметила, что в кафе входит Мистер Хип-Хоп собственной персоной. Так звали певца, чье имя было у всех на слуху.
У нее перехватило дыхание. За эту неделю он приходит уже в третий раз. Всегда садится за один из ее столиков и оставляет внушительные чаевые, хотя говорит только по делу.
Сегодня с ним был еще один мужчина, белый, с деловитым выражением лица. Они оживленно что-то обсуждали, бурно жестикулируя.
Либерти его узнала. Это Деймон П.Доннел, воротила хип-хопа, владелец студии «Доннел Рекорде». Новое здание студии находится меньше чем в квартале от кофейни, и, судя по всему, он облюбовал их заведение для завтраков.
Это было не единственное, что она о нем знала. Ему тридцать шесть лет, смуглолицый и всегда с короткой стрижкой. Улыбка неотразимая. Как правило, он был в фирменных темных очках, с бриллиантовой серьгой в ухе, в кроссовках «Найк» и дорогом костюме поверх шелковой футболки. Доннел был известен благосклонным отношением к начинающим артистам, правда, его фирма преимущественно записывала и продвигала исполнителей-мужчин, работающих в стиле рэп. Сам он раньше тоже выступал, но потом бросил — делал исключение только для благотворительных мероприятий. Он был женат. Жаль. Значит, женскими чарами его не взять, тем более что у Либерти был принцип не иметь дела с женатиками. Его женой была индийская принцесса из Бомбея, известная всему городу модница. Они жили вдвоем в пентхаусе на шестьдесят шестом этаже в Вестсайде, откуда виден весь город, и, если верить бульварной прессе, индийская принцесса переоборудовала аж три гостевые спальни под свою персональную гардеробную. Они женаты уже два года, но детей пока не завели.
