Особенно ярко в памяти запечатлелся день, проведенный на восхитительном пляже в форме полумесяца, маленьком и совершенно пустом. Этот пляж под названием Лумахаи — самое потрясающее место, которое я когда-либо видела: белоснежный песок, мягкий как шелк, а над бирюзовой водой — величественные лавовые скалы. Я глаз не могла оторвать от всей этой красоты. Энди вдруг положил на расстеленное пляжное полотенце толстенный том Стивена Амброза (что-то о войне или о политике), взял меня за руки и поцеловал. Я никогда не забуду этого мгновения. Шум волн, морской бриз на моей коже, запах лимонов, смешанный с кокосовым ароматом лосьона для загара. После долгого поцелуя я сказала Энди, что никогда не была так счастлива, и при этом нисколько не кривила душой.
Но самое лучшее все-таки началось потом — после свадьбы, после медового месяца. Мы уже распаковали «полезные» свадебные подарки и разместили их в нашей крохотной квартирке на Мюррей-Хилл, а «бесполезные» отправили в камеру хранения. Самым лучшим, как ни странно, оказались семейные будни, довольно далекие от романтики и прозаичные, как рабочие понедельники. Хорошо было утром пить вместе кофе и разговаривать о пустяках, а потом убегать на работу. Хорошо было каждые пару часов видеть имя мужа в своем электронном почтовом ящике. Хорошо было вечерами выбирать на ужин блюдо с доставкой на дом и торжественно обещать друг другу, что когда-нибудь мы обновим, наконец, кухонную плиту. Наш союз креп с каждым поцелуем, каждый раз, когда мы разминали друг другу уставшие ноги и неспешно раздевались в темноте. Я тщательно собирала все эти подробности, запоминала самые мелкие детали, из которых состояли первые сто дней нашего счастья.
Но вот Энни принесла кофе, и показалось, что я снова перехожу тот злополучный перекресток, а мое сердце болезненно бьется. Я совершенно счастлива буду провести всю жизнь с Энди. Почему же внутри все сжалось, а к горлу подкатил комок при виде забытого лица? Была на то причина, внезапно поняла я, пусть мне не хотелось в это верить. Именно потому, что мне не хотелось в это верить. Я робко посмотрелась в зеркало напротив диванчика. Строго говоря, мне совершенно незачем было беспокоиться, как и выгляжу. И уж особенно незачем было радоваться, что у меня замечательно лежат волосы даже после беготни под дождем. И еще у меня был прекрасный цвет лица — щеки так и горели. Но я твердо сказала себе, что это от холода. Это только от холода!
В этот момент зазвонил сотовый. Я нажала кнопку и услышала его голос — голос, который не слышала восемь лет и шестнадцать дней.
— Это действительно была ты, там, на перекрестке? — спросил он. Его голос казался еще более глубоким, чем я помнила. Все остальное было настолько знакомо, будто я фантастическим образом перенеслась в прошлое. Как будто мы продолжили разговор, начатый пару часов назад.
— Да, — ответила я.
— Понятно. Значит, номер сотового у тебя не изменился.
Он умолк, и я тоже — из чистого упрямства.
Потом он сказал:
— Наверное, в жизни кое-что никогда не меняется.
— Да, — повторила я.
Мне очень не хотелось признавать его правоту, но так и было.
Мой самый любимый фильм, лучший фильм всех времен и народов — «Когда Гарри встретил Салли». Мне он нравится по многим причинам. Во-первых, нравится уютная атмосфера восьмидесятых. Мне нравится и мгновенное притяжение между Билли Кристаллом и Мег Райан, и сцена оргазма в кафе «У Катца». Но больше всего я люблю этих чудесных старичков и старушек, которые сидят рядышком на диване и, сияя, рассказывают, как познакомились.
Первый раз я увидела этот фильм, когда мне было четырнадцать. Я тогда была долговязой нецелованной девицей и, по выражению моей сестрицы Сюзанны, не собиралась обмирать по какому-нибудь юнцу. Сама Сюзанна то и дело влюблялась — то в одного, то в другого, — чаще, чем я ходила к стоматологу поправить брекеты. Я свидетель — ничего хорошего это ей не приносило, только слезы и душераздирающие страдания. На мой трезвый взгляд, весьма незавидный результат.
Однако когда я сидела в прохладном кинотеатре и смотрела любимый фильм, не могла не думать о моем суженом — будущем муже. Как он выглядит? Какой у него голос? Где он сейчас? На первом свидании, в кино, с попкорном и спрайтом? Или он намного старше, ходит в колледж и уже искушен в любви? Чем, интересно, он занимается — квотербек в футбольной команде или барабанщик в школьном оркестре? И где мы с ним, наконец, встретимся? Ведь можно познакомиться где угодно: на соседних креслах в самолете Нью-Йорк — Париж, в комнате университетского общежития, в овощном ряду ближайшего супермаркета. И я снова и снова представляла, как мы рассказываем историю нашего счастливого знакомства и нежно держимся за руки, совсем как супружеские пары на большом экране.
Чего я тогда не понимала и не могла предвидеть, так это того, что в жизни все бывает как раз наоборот, вовсе не так, как о том повествуют счастливцы на диванчике в киностудии. Сейчас-то я знаю, что в рассказах счастливых семейных пар всегда присутствует элемент мифотворчества или хотя бы легкого глянца, наведенного на реальные события. За ретушью обычно скрывается гораздо более прозаическая история, даже если тебе повезло сочетаться нерушимым союзом с первой школьной любовью. За пределами легенды, как правило, остаются далеко не романтические обстоятельства, люди и события, которые и привели пару к счастливому финалу, и трудно удержаться от того, чтобы их ненароком не приукрасить. Обычно находится какой-нибудь штамп — «судьба» или там «провидение». А можно просто списать все на случай.
Как ни назови, а историй знакомства у каждой пары как минимум две: одна официальная (ее обычно озвучивают с экрана), а другая — реальная (о ней-то как раз не особенно распространяются). Мы с Энди тоже не исключение.
У нас есть две исторические версии знакомства.
Обе они, однако, начались одинаково. Я только окончила школу в своем родном Питсбурге и собиралась ехать в Университет Уэйк-Форест в Северной Каролине — чудеснейшее место, старые корпуса из красного кирпича, на которых я остановила выбор, когда рассматривала каталог высших учебных заведений. К тому же мне там пообещали неплохую стипендию. Это и решило дело. Одним удушливо-влажным утром мне пришло письмо из этого самого университета. В письме было много разной важной информации; помимо расписания занятий, правил проживания в общежитии и прочих полезных для новичков сведений я, наконец, узнала, кто будет моей соседкой по комнате. Ее имя занимало отдельную строку: Маргарет (Марго) Элизабет Холлингер Грэм. Вот это да! Я внимательно прочла и имя, и телефонный номер, и адрес — Атланта, штат Джорджия. В моей школе у девочек были обычные имена — Ким, Джен, Эми. У меня никогда не было знакомой по имени Марго, тем более не с двойным, а с тройным именем. Марго из Атланты представлялась мне одной из тех элегантных умниц, чьи фотографии украшают глянцевые страницы университетского рекламного буклета. Она носит скромные жемчужные серьги, а на футбольные матчи приходит в ситцевых сарафанчиках от Лоры Эшли. (Я-то сама появлялась на стадионе не иначе как в джинсах и в куртке с капюшоном.) У нее обязательно должен быть серьезный и положительный парень, которого она самым жестоким образом бросит к концу первого же семестра, променяв на бронзового спортсмена, лениво бросающего фрисби на соседней глянцевой странице.
