– Мне тоже что-то такое кажется. Вроде я вот сижу на ограде, очень высокой, тебе помогаю забраться. Она чугунная, вся перевитая, лезть легко, но твой сундук и какие-то узлы мешают. Я сверху сижу, ты лезешь, за руку тебя хватаю и перетаскиваю, вроде как требую сундук бросить и взять только драгоценности.
Симпатичный Антон широко размахивает руками, горячо объясняет что-то и чертит носком кроссовка на пыльной земле план какой-то местности. Продолжает скороговоркой: «и жарко там ночью, спина под плащом мокрая, и руки, и ноги. И темень такая, что я даже боюсь, что это не ты, а служанку мне подсунули, чтобы опозорить».
А поскольку я в полном ступоре смотрю на своего «свеженького» кавалера и ни звука пискнуть не могу, то он даже лезет за бумагой в рюкзачок:
– У тебя ручка есть? – и азартно поднимает на меня глаза. – Я даже нарисовать могу, где нас ждут слуги.
Надо как-то реагировать, но у меня в лучших традициях студента на экзамене получается только:
– А ты… эта!.. ну… как бы… эту… любовную сцену видел?
Пока я давлюсь словами, мозг наконец-то включается и начинает просчитывать ситуацию:
не может быть, чтобы он
То есть как он-то может это видеть? Я вижу, потому что это моя прошлая жизнь, с недавних пор на меня это стало накатывать. А он видит, потому что… что?
– Не, – с огромным, плохо скрываемым сожалением мотает челкой Вьюноша (манеры у него такие – вьется и льнет, ласковый теленок, не иначе).
Ничем он не похож на того кардинала. Ни того мощного великолепия, ни привычки к поклонению.
– Ты что, видишь прошлые жизни? – мне-то теперь терять нечего!
– Не вижу. Просто сейчас что-то такое ощущается. Как тени мелькают, и будто бы знаю, что происходит.
Так азартно мы начинаем собирать кусочки той жизни и той сценки.
И пока мы их собираем, мое отношение к этому поклоннику, который раньше в мой шорт-лист не входил, меняется радикально…
Они все-таки убежали вдвоем.
Их предали анафеме, объявили огромную награду за головы. Ее лишили титулов, прав на детей и всех гражданских прав. Не говоря уже о том, что Инквизиция (кстати, это слово, оказывается, означает «розыск») ликовала. Ведьма и совратительница духовного лица! Какой процесс можно сочинить! Покушение на корону!
С ним обошлись спокойнее, лишь бы вернулся и не раздражал короля.
Они куда-то уехали, и пока хватало средств, были вполне счастливы.
Затем на последние деньги они купили мулов и какой-то убогий фургон. И стали чем-то вроде… бродячих актеров? Аристократы по рождению? Циркачами? Чушь какая! А может быть, они хотели так миновать границу? Я вижу множество картинок – их целая труппа. Человек шесть и еще наш сын. Босые, потрепанные, в пестрой развалюхе-телеге мы всё едем по полному бездорожью, по голым полям, по разоренным поселениям. Всегда едем. Какой-то выцветший балаганчик, одна передвижная комнатка на всех. Там и скарб, и еда, и костюмы – и все наши жизни.
Он играл на скрипке, я танцевала – или, точнее, была чем-то вроде акробатки на грязных рыночных площадях мелких городков. Вонючая толпа, которая нас презирает, показывает пальцами и иногда бросает мелкие монетки. То неурожай, то засуха, то война, то падеж скота. У крестьян самих часто ничего не было, не то что каких-то бродяг кормить.
Спрятаться лучше они просто не могли, кто станет подозревать цыган, житанос, бездельников. Самое презираемое сословие.Очень трудная жизнь, но…
В голове у меня стучало: если я была с ним счастлива, то…
Если я была с ним настолько счастлива даже в кибитке…
Если десять лет показались мне одним днем…
Если десять лет мы прожили так дружно, как, наверное, могут жить только близнецы…
Выводы напрашивались сами собой.
Что думал Антон, я решила не уточнять. И так по его хитрой ухмылке понятно, что он пережевывал мысли типа «теперь ты от меня никуда не денешься». И вот этим-то он и похож на того прежнего возлюбленного. Не просто властность, а мягкая, обволакивающая властность. Сладкая, из которой мухе выбираться не захочется.
А я девушка свободолюбивая, это ему все эти сомнительные истории хочется видеть как гарантии будущего обладания моим тельцем. Мне от них так страшно, что спинной мозг замерзает. И в то же время – жарко и сладко. Антону-то проще, он же эротических сцен не попробовал. А я как буду жить, вспоминая о том, что в этой жизни с нами может быть. Или могло бы быть.
Но, кстати, если тогда это было так, значит ли это, что этот двадцатилетний парень так же хорош в постели? И можно ли будет потом сказать безопасное «давай останемся друзьями»?
– Никитина, ты работать будешь? – начальники редко говорят что-нибудь оригинальное.
Нет, разумеется. Это не так интересно. Благо, профессия позволяет сидеть с отключенным видом и тупо смотреть в одну точку.
Дело в том, что еще на заре рекламного бизнеса какой-то добрый человек придумал и доказал, что в креативном отделе [2] должен царить дух свободы творчества. Что, кстати, чистая правда.
Креативщикам можно в середине рабочего дня до хрипоты спорить об особенностях полинезийской охоты на бизонов, высказывать крамольные мысли о нецентральном месте Солнца в Солнечной системе или рисовать рыболовный сейнер на месте Мавзолея. Психологическая база под это была подложена такая: для активизации творческих идей подойдут любые методы, лишь бы найти оригинальную и «работающую» идею. В некоторых случаях закрывают глаза на порцию коньяку в чашку чая по утрам или даже что посерьезнее.
В нашем креативном отделе была принята полная свобода самовыражения, и самовыражались мы со всей широтой души. Когда твоя работа – годами придумывать, как бы убедить людей в том, что именно эта вода, сигареты, недвижимость, банк самые лучшие; когда все твои силы уходят на то, чтобы найти этому самую красочную форму, то очень часто в качестве разрядки у тебя получается масса убедительных гадостей. Причем значительно более убедительных, чем похвальбы.
В какой-то момент, когда один из клиентов нас в сороковой раз достал своим «переделайте это, и вот это, и это, и это, и еще я хачу пасматреть к завтрему еще 5 вариантов», мы наклеили все гадости, которые написали и нарисовали про него и про других особо любимых клиентов, на стену. Стена вышла – просто пир духа. Лучше, чем юмористические газеты. Ну, например, известный оператор сотовой связи получил от нас слоган «Зона твоей свободы» с характерным изображением страны в клеточку, друзей в полосочку и еще менее приличных картинок.
Сотрудники других отделов, особенно клиентского, приходили к нам для снятия психологического напряжения, избавления от «клиентского стресса» и для коллективного творчества. Они многое добавили к нашим крикам души. Все лучше, чем дартс кидать в фото клиентов (тоже не новая практика психологической разрядки).
