– Оля, я уже долгое время присматриваюсь к тебе. Что бы ты сказала, если бы я предложил тебе роль в спектакле, который собираюсь ставить?
Кажется, я залилась краской.
– Даже не знаю, справлюсь ли я.
– Зато я знаю, – отрезал он безапелляционно. – Мне нужны твоя свежесть, пылкость чувств, энтузиазм, наконец…
Тогда я и подумать не могла, что эти слова станут решающими в моей судьбе, что одновременно он предлагает мне роль, с которой я не в силах буду справиться. Ведь именно поэтому я теперь здесь…
Но в тот день я об этом не имела понятия. Влетела в нашу однокомнатную квартирку в полубессознательном состоянии от возбуждения:
– Дарек! Я получила роль! Роль Ирины в «Трех сестрах»! В постановке самого Зигмунда Кмиты!
– Но ведь ты еще учишься! – бросил он недовольно.
Его реакция задела меня. Я-то считала, что Дарек порадуется вместе со мной. Разумеется, никто не рассчитывал, что он запрыгает от счастья, но зачем же делать такой недовольный вид, будто я сказала какую-то глупость? Ведь меня выделили из всех! Мне предстоит играть на сцене с профессиональными актерами, да еще одну из главных ролей! Естественно, в «Трех сестрах» я могла сыграть только Ирину, ну не Анфису же… Ирина! Господи, я не могла поверить, что мне дали эту роль. Что он мне дал эту роль, мой учитель.
На нашем курсе помимо меня было много девчонок, и все, как одна, мечтали о такой роли. Многие превосходили меня по красоте. Были и такие, которым я даже в подметки не годилась. Взять, например, Юстыну Калиновскую или Мажену Белецкую – у обеих были потрясающе красивые лица. А какие фигуры! Разумеется, это не самое главное, но и талантом их тоже Бог не обидел. Юстына, кстати, была любимицей большинства наших преподавателей, ее всегда назначали на главные роли в курсовых спектаклях. И вдруг выбор Кмиты пал на меня. Я должна скакать до потолка, и Дарек вместе со мной. А он сидел с такой миной, будто у него внезапно разболелся зуб.
– И что с того, что я только учусь? – спросила я чуть ли не враждебно, одновременно подумав, что мы уже не так хорошо понимаем друг друга, как прежде, и наши пути постепенно расходятся.
– А то, что никому в голову не придет предложить студенту первого курса Политеха самостоятельно спроектировать мост – такой мост может обвалиться.
Я ошеломленно взглянула на него:
– Но ведь я не студентка Политеха, я учусь в театральном! И не на первом курсе, а на третьем!
– Тем не менее еще учишься! Еще только учишься!
В его голосе было что-то такое, отчего на меня напал страх. А что, если он прав, что, если он видит то, чего пока не замечаю я? Какую-то скрытую опасность. Ну не думает же он, что я споткнусь на сцене или забуду текст…
А может, это обыкновенная ревность – я потихоньку иду в гору, получила роль, в то время как он пока – всего лишь студент.
– Ты так говоришь, потому что ревнуешь, – буркнула я.
Он разразился притворным смехом:
– Ха-ха-ха, к кому мне прикажешь тебя ревновать? К этому карле? – Наверно, Дарек заметил, что я не очень-то понимаю, к чему он клонит, потому что поспешил добавить: – Этот твой режиссер вроде бы такой красавчик, а башка у него явно великовата для его приземистой фигуры. Он похож на карлика!
Ах, значит, он так расценил мои слова? Я-то говорила о ревности к успеху! Тогда я не думала о Зигмунде как о мужчине. Он был для меня исключительно моим учителем и режиссером спектакля, в котором я должна была дебютировать.
* * *
Я вступала в другой мир. В доме Прозоровых накрывали стол к завтраку. Ольга в синем форменном платье учительницы расхаживала по комнате, время от времени поправляя стопку тетрадей. Маша, в черном платье, сидела со шляпкой на коленях и читала книгу, а Ирина, в белом платье, стояла задумавшись. Это я стояла задумавшись и была Ириной. Я как бы растворилась в ней. Тесный лиф платья с кокеткой в фестончиках облегал ее, а не мою грудь, в моей голове текли только ее мысли. Реальность постепенно отходила на второй план, я все больше срасталась с героиней, которую мне предстояло сыграть. Не оставляя ни одной щелочки, ни одного просвета – никто меня не предупредил, что так делать нельзя. Я думала, себя надо отдавать роли всю, до капельки, целиком, а не просто предоставлять напрокат.
Когда из уст актрисы, игравшей Ольгу, кстати моей хорошей подруги, прозвучали слова: «Помню, когда отца несли, то играла музыка, на кладбище стреляли. Он был генерал, командовал бригадой. Между тем народу шло мало. Впрочем, был дождь тогда. Сильный дождь и снег», Ирина сказала:
– Зачем вспоминать?
Ирина стояла, прислонившись спиной к колонне, а ее глаза были затуманены ностальгией. Эта фраза: «Зачем вспоминать?», сказанная со вздохом, изменила всю мою жизнь. С нее началось расставание с той глупой, прежней девочкой, которой я была до сих пор. Я ее больше не понимала, не могла взять в толк, почему она так мечется, зачем все время спешит. То торопится, чтобы успеть на занятия по сценической речи, то чтобы успеть в магазин, где покупает хлеб, творог, сыр… В довершение всего этого она должна была втискиваться в забитый автобус. Ирина никогда бы в такой не села, правда, справедливости ради надо сказать, что и автобусов в те времена не было. Ирина бы не стала спать с Дареком. И я делала это все реже, пока совсем не перестала.
– Нет, – отвечала я на его вопрошающий взгляд, – ты же знаешь, у меня скоро премьера.
– У тебя еще не одна премьера впереди, – говорил он.
– Но эта – первая, самая важная. Какой они меня увидят, такой я и останусь в их памяти. Талантливой или бездарной!
– О том и речь! – заорал Дарек. – И все по милости этого коротышки!
– Не смей называть так пана Кмиту! – разозлилась я.
– Пан Кмита! Он – дрянной актеришка и такой же режиссер! Выезжает на мнении, высказанном неизвестно кем и когда, а может, благодаря своей вечно ухмыляющейся роже!
– За что ты его так ненавидишь?
Дарек пожал плечами:
– Да мне он до лампочки, лишь бы тебя оставил в покое.
– Он дал мне шанс.
– Он для себя приберег этот шанс! Неужели ты не понимаешь, зачем он это делает?! Ему понадобилось новое лицо. Тем самым он хочет обратить внимание на себя, на свою постановку.
Теперь пришла моя очередь пожимать плечами.
– Да ведь в его спектакле играют одни звезды. Пригласив на роль меня, человека неопытного, он сильно рискует. Даже в большей степени, чем я.
– Ну и дура же ты! Вот увидишь, твой дебют провалится! Сама напросилась!
Я не собиралась принимать близко к сердцу несправедливые нападки Дарека. Он вел себя как ревнивец из комедии ошибок, и меня это смешило. Ну, сами посудите, кто я и кто такой пан Зигмунд Кмита! Однако это совсем не значит, что я его идеализировала. Я не считала его выдающимся актером. По-моему, ему больше подходила роль педагога: Зигмунд досконально знал, как надо играть, но это вовсе не свидетельствует о том, что он умел это делать. Гамлет в его исполнении не вызвал во мне особого восторга, но рассказывал он об этой роли увлекательно. После ссоры со своим парнем во время репетиции я присмотрелась к Зигмунду Кмите повнимательнее. На нем были черная водолазка и вельветовые штаны, сильно стянутые на поясе ремнем. Было видно, что ради сохранения хорошей фигуры он немало времени уделял физическим тренировкам. Кстати, преподаватель охотно говорил об этом в своих интервью. Что, мол, смерти не боится, относится к ней как к чему-то неизбежному. Но боится старческой немощи, потери физической формы. Поэтому ходит в фитнес-клуб, играет в теннис. И это было заметно. Все же злые рассуждения Дарека о нем мешали мне, отвлекали от главного. А главным была она, Ирина. Ее правоту я принимала безоговорочно. Это она говорила о Маше, что та вышла замуж в восемнадцать лет, потому что Кулыгин казался ей самым умным человеком на свете. А потом перестал казаться. Разумеется, человек он был добрый, но далеко не самый умный. Как же эти слова перекликались с моей жизненной ситуацией! Он, мой парень, тоже перестал быть для меня самым умным. И сдается мне, моим парнем: в мире, где я теперь находилась, ему места не было. Безнаказанно перемещаться в нем мог только тот, кто этот мир творил, создавал.
