Соляная корка пересекает по диагонали все окна в доме, как будто на стекла плеснули морской водой. Окна, выходящие на океан, приходится мыть два раза в неделю, чтобы неописуемо красивым видом можно было любоваться не только снаружи.
Сидни иногда чувствует, что ее присутствие нарушило равновесие в семье. Она старается помогать, когда в ее помощи нуждаются, ограничиваясь молчаливым присутствием во всех остальных случаях.
Братья будут спать в комнате, именуемой «спальней мальчиков». Комната Джули выходит окнами на океан. Окна спальни мистера и миссис Эдвардс смотрят на болота. Гостей, как и Сидни, поселили в комнате с двумя односпальными кроватями.
Мистер и миссис Эдвардс предложили Сидни обращаться к ним по имени. Однако когда она пытается произнести «Анна» или «Марк», эти слова застревают у нее в горле. Она находит другие способы упомянуть супругов, говоря «ваш муж», «он» или «твой папа».
Первый муж Сидни был летчиком-акробатом. Он пролетал между деревьями на скорости двести пятьдесят миль в час и исполнял фигуры высшего пилотажа над площадками длиной в милю. Случись ему зацепиться за какие-нибудь ворота или на мгновение потерять ориентацию от перегрузок, он рухнул бы на землю и разбился. Когда Сидни бывала свободна, она сопровождала Эндрю на выступления — в Эдинбург, Вену и Сан-Франциско — и наблюдала за тем, как он вращает самолет в воздухе со скоростью четыреста двадцать градусов в секунду. На всех авиашоу Эндрю был звездой и раздавал автографы. Он был одет в огнеупорный костюм и гермошлем, а на спине у него был прикреплен парашют, как будто парашют мог пригодиться ему в тридцати футах над землей. В течение года воздушные шоу казались Сидни экзотическим и волнующим зрелищем. На втором году она начала бояться. Рассматривая перспективы третьего года и возможное рождение ребенка, она представила себе, как Эндрю гибнет, охваченный огнем, и сказала: хватит. Ее авиатор, похоже, был искренне опечален крушением своего брака, однако оказался не готов пожертвовать ради него полетами.
Со вторым мужем Сидни познакомилась, когда ей было двадцать шесть лет. Ее правая покрышка лопнула на центральной магистрали Массачусетса, и Сидни вынуждена была остановиться у обочины. Минуту спустя кто-то врезался сзади в ее «хонду сивик». Сидни стояла в это время возле автомобиля и смотрела на шину. Поэтому ее сбила и протащила по дороге ее собственная машина.
Дэниелу Фелдману, дежурившему в отделении неотложной помощи больницы Ньютон-Уэллесли, пришлось срезать с Сидни одежду. Он пожурил ее за остановку на мосту, а через неделю повел обедать в один из лучших ресторанов Бостона.
Через восемь месяцев после свадьбы у Дэниела, проходившего интернатуру в клинике Бет Израэль, в мозгу лопнул сосуд. Сидни узнала об этом по телефону. Новость оглушила и ошеломила ее.
Большинство знакомых Сидни считаются с ее чувствами и не указывают ей на жестокую иронию судьбы. Она развелась с одним мужчиной, потому что боялась, что он погибнет, только для того, чтобы выйти замуж за другого, который работал и умер именно там, где его должны были спасти. Но она видит, что мистер Эдвардс жаждет обсудить это с ней. Несмотря на доброту и приветливость, он не может удержаться и, в конце концов, затрагивает эту тему.
— А авиатор все еще летает? — спрашивает он, когда они моют посуду. — Так ты говоришь, твой второй муж был интерном в Бет Израэль?
Миссис Эдвардс, напротив, не боится бесцеремонных вопросов.
— Ты еврейка? — поинтересовалась она, показывая Сидни ее комнату.
Сидни было не вполне ясно, какой ответ устроил бы миссис Эдвардс больше. Еврейка — не так скучно. Не еврейка — более приемлемо.
Врач был евреем. Авиатор им не был.
Сидни и еврейка, и нет. Ее отец еврей, она унаследовала от него скулы. От матери, посещавшей унитарианскую церковь, ей достались синие глаза. Даже волосы Сидни напоминают ей и об отце, и о матери — своенравные кудри неопределенного цвета. До развода родителей Сидни успела отпраздновать свое еврейское совершеннолетие. Но на протяжении юношеских лет из нее рьяно делали протестантку англосаксонского происхождения. Она относится к этим периодам своей жизни как к детским воспоминаниям, не имеющим никакого отношения к ее нынешней жизни. Ни одна из религий не пригодилась ей, когда она переживала развод и смерть.
Почти как парашют на высоте тридцать футов.
Прошлым летом Сидни ездила на неделю к родителям Дэниела в Труро. Это был эксперимент. Миссис Фелдман, которую Сидни в течение краткого промежутка времени называла мамой, казалось, что присутствие невестки станет ей утешением. На деле же оно возымело обратный эффект. Один ее вид вызывал у миссис Фелдман приступы безудержных рыданий.
Еще долго после смерти Дэниела мать Сидни отказывалась поверить в этот факт, вынуждая дочь снова и снова повторять, что Дэниел умер от аневризма головного мозга.
— Как же так? — продолжала спрашивать мать.
Отец Сидни приехал на похороны поездом из Нью-Йорка. Он был одет в темно-серый спортивного покроя плащ. Во время службы он надел ермолку и, что было удивительнее всего, плакал. Позднее, за обедом, он попытался ободрить дочь.
— Я привык считать, что ты никогда не унываешь, — сообщил он ей, поглощая бифштекс и печеный картофель.
Двойной удар — развод с Эндрю и смерть Дэниела — погрузил Сидни в состояние эмоционального паралича. Она оказалась не в состоянии окончить свою диссертацию по подростковой психологии и вынуждена была покинуть университет Брандайза[2]. С тех пор она перебивалась временными заработками, устраиваясь на работу с помощью родителей и друзей. Некоторые профессии были до смешного просты, другие были для нее темным лесом. Секретарь отделения микробиологии в Гарвардском медицинском университете (до смешного просто). Ассистент арт-директора в художественной галерее на Ньюбери-стрит (темный лес). Она была рада возможности менять место работы и постепенно приходить в себя, но в последнее время стала все чаще задавать себе вопрос, не подходит ли к концу этот странный и непродуктивный период ее жизни.
— Ты, должно быть, репетитор.
— А ты…
— Бен. А вон там, на веранде, Джефф.
— Спасибо за полотенце.
— А ты классно катаешься на волнах.
Сидни обнаружила, что ей больше нравилось горевать. Тоскуя по Дэниелу, она чувствовала, что они по-прежнему близки. Но с каждым днем он все больше отдаляется от нее. Теперь она думает о нем скорее как об утраченной возможности, чем как о мужчине. Она забыла его дыхание, его крепкое тело.
