Ей хватило приличия побледнеть еще больше. Рот у нее приоткрылся, но тут же губы плотно сжались, при этом она застыла на стуле, неподвижная как изваяние. Стройную фигуру скрывала плотная куртка, от утреннего макияжа на лице не осталось и следа.
— Теперь, когда мы добрались до главного в этом деле, возможно, у вас появилось желание рассказать мне все, что вы знаете. Один человек почти при смерти находится в реанимации Северо-западной больницы, другой в частной палате е в состоянии говорить. Врачи полагают, что парень в реанимации вряд ли выкарабкается.
Губы ее на миг дрогнули.
— Я слышала,— прошептала она и закрыла глаза, но самообладания не утратила.
Он и не рассчитывал на это. Она была Бьюкенен до мозга костей. А они, как известно, отличались жесткой стойкостью и непробиваемым упрямством.
— Кажется, это не первый пожар во владениях вашего папочки?— Он встал со стула и зашагал по комнате взад-вперед, щелкая пузырями жевательной резинки в такт громким ударам своих каблуков по грязно-желтому линолеуму пола.— И, если мне не изменяет память, после первого пожара вы внезапно уехали из города. Поговаривали, что вы уж больше никогда не вернетесь. Но, видимо, почему-то передумали… О чем речь! Конечно, каждый имеет на это право, не так ли? — Он сверкнул очаровательной дружеской улыбкой свойского парня. Это был его коронный номер.
Она никак не отреагировала.
— А теперь послушайте, что меня, собственно, беспокоит. Вы бросаете работу, за которую большинство мужчин и женщин убились бы, возвращаетесь домой и выходите замуж за одного из парней Маккензи. И что происходит дальше? А происходит то, что мы имеем еще один грандиозный пожар, равного которому мы не имели… Сколько лет прошло? Почти семнадцать лет! Один малый едва не погиб во время взрыва, жизнь второго висит на волоске.— Он поднял руки.— Восстановим картину.
Гонсалес оторвался от двери, выхватил из упаковки на столе пластиковую чашку и налил в нее тоненькой струйкой кофе из стеклянной кружки, подогревавшейся на электрической плитке. Потом подошел с кружкой к женщине и, не спросив ее согласия, долил ее чашку.
Уилсон развернул стул и оседлал его. Облокотившись на спинку, он наклонился вперед и уставился на женщину сердитым взглядом. Она выдержала его взгляд.
— Мы только пытаемся уточнить, что произошло и кто там находился. К счастью, у вашего мужа был при себе бумажник, в противном случае мы не смогли бы его узнать. Он в ужасном виде. Опухшее лицо в порезах, волосы сожжены, челюсть сломана и нога в гипсе. Врачам удалось сохранить ему поврежденный глаз и он даже сможет ходить, если будет стараться.— Он заметил, что женщина содрогнулась. Значит, муж ей не безразличен… хотя бы немного.— Второго мы не знаем. Не идентифицирован. Лицо у него тоже здорово изуродовано. Сплошная багрово-черная маска. Не хватает нескольких зубов и руки страшно обожжены. Волосы сгорели почти начисто. Мы потратили уже черт знает сколько времени, чтобы вычислить, кто бы это мог быть, и подумали, может, вы сумеете нам помочь.— Откинувшись назад, он взял в руку чашку с уже остывшим кофе.
— А как… насчет отпечатков пальцев?
— Их чертова прорва. Руки Джона Доу[1] обгорели, поэтому снять с него отпечатки пальцев невозможно. Пока, во всяком случае. Из-за выбитых зубов и сломанной челюсти идентификация по зубам потребует некоторого времени…
Прищурив глаза, Уилсон задумчиво смотрел на женщину, машинально пощипывая щетину отросшей за два дня бороды.
— Если не выяснится другое, останется предположить, что мерзавец специально сжег себе руки, ну, понимаете, чтобы не иметь с нами дела…
Лицо у нее исказилось.
— Вы предполагаете, что это он устроил поджог?
— Не исключено.— Уилсон взял свою кружку с отбитыми краями и сделал большой глоток, затем подал знак Гонсалесу, чтобы он приготовил еще кофе.
— Я ведь сказала вам, что не имею понятия, кто он.
— Он встречался с вашим мужем на лесопилке.
Она колебалась.
— Вы уже говорили мне, но я… я не была в курсе дел моего мужа. Я представления не имею, с кем он встречался и зачем.
Брови Т. Джона изогнулись.
— А-а, у вас был один из тех новомодных браков… ну, знаете, когда он сам по себе, она сама по себе?
Гонсалес снова топтался у плитки, разрывая пакет сухих сливок… Этот отвратительный на вид белый порошок не вызывал никаких ассоциаций с коровьим молоком.
— Мы подумывали о разводе,— призналась она, в голосе ее прозвучала нотка раскаяния.
— Вот как? — Уилсону удалось сдержать улыбку. Наконец-то ему удалось докопаться до чего-то более-менее важного. Вот и мотив… или хотя бы зацепка. А большего ему и не требовалось. — Шеф пожарных считает, что имел место поджог.
— Я знаю.
— Способ поджога… хм, черт возьми, он ведь может оказаться точной копией того, что произошел семнадцать лет назад, когда заполыхала мельница. Вы помните, не так ли? — Она слегка поморщилась, стиснутые губы побелели. — Да-а, догадываюсь, что вам трудно забыть такое…
Она отвела взгляд, руки, державшие в ладонях чашку, дрожали. Ей ли не помнить тот пожар! Каждый житель Просперити помнил. Тогда пострадало все семейство Бьюкененов, это была ужасная драма, от которой большинство из них так и не оправилось. Старший — отец Кэссиди — так и не набрал былую мощь, его жизнь, дела компании, его своенравная дочь вышли у него из-под контроля.
— Может, вы хотели бы съездить в больницу и взглянуть на пострадавших? Только предупреждаю, зрелище не из приятных.
Она направила на него твердый взгляд желтых глаз, и он вспомнил, что она не только репортер, но еще из породы Бьюкененов.
— Я настаиваю на встрече с мужем с того момента, как с ним случилось несчастье. Врачи говорили, что я не смогу увидеть его, пока не даст разрешения шериф… будто бы на нем висит подозрение.
— Ладно, к черту, давайте поедем! — воскликнул Уилсон и тут же, едва она встала, передумал.— Только прежде выясним еще кое-что.— Женщина застыла на месте, потом медленно опустилась на обшарпанный пластиковый стул.
Она была воплощенным хладнокровием, придется ему показать ей кое-что. И вновь она лгала, скрывая что-то. И когда Гонсалес заново наполнил кофе его старую кружку, Т. Джон запустил в карман руку и достал небольшой пакетик. Сквозь прозрачный пластик виднелась обуглившаяся цепочка и прикрепленная к ней медалька с изображением святого Христофора, частично обгоревшая. Искривленное и почерневшее изображение святого можно было разглядеть с большим трудом.
Рот Кэссиди округлился, но в обморок она не упала. Напротив, она во все глаза смотрела на пакетик, который Гонсалес положил перед ней на выщербленный старый стол. Ладони ее сжали чашку, дыхание заметно участилось.
