Короче, Сергей не узнавал любимых мест. Город не принимал его, отторгал, как дремучего провинциала. Сергей и сам ощущал себя таежным жителем, на экскурсию попавшим в столицу. Слишком уж многое изменилось вокруг и слишком многое изменилось в нем самом. Легкий на подъем и жизнерадостный до армии, теперь он никак не мог избавиться от какого-то внутреннего отупения, постоянной напряженности, ожидания удара из-за угла. Спиртное не помогало, только усугубляло положение, да и не получал он никакой радости от Бахуса, в отличие от большинства своих школьных приятелей.
Оставалось одно, свернуть с Пушкинской к Страстному бульвару и просто шататься по узким переулкам, еще не тронутым архитектурным беспределом. Купить в ларьке бутылку пива, сидеть себе на бульваре или в любом подвернувшимся дворе на скамеечке, потягивать пиво и ни о чем не думать.
Не вспоминать и не мечтать. Просто отдыхать и радоваться жизни. Денег, оставленных родителями, должно было хватить месяца на два, до конца лета. А там видно будет, жизнь подскажет.
От судьбы не уйдешь, не спрячешься. Если рожден бухгалтером, ты и в Африке будешь бухгалтером. Суждено встретить свою девушку именно этим знойным летом, как ни избегай встреч со своей половинкой, все равно ее встретишь. В нужное время, в нужном месте.
Короче, этим жарким летом там, в небесной лаборатории, в которой над всеми нами ставят эксперимент с неясным конечным результатом, кто-то нажал на кнопку, дернул за рычаги и закрутил на всю катушку древнюю машину причинно-следственных связей по имени «Витта». И старушка «Витта», скрипя и постанывая, гремя шестеренками, реле и подшипниками, (или что у нее там, внутри?), принялась выстраивать здесь на земле, якобы, случайные ситуации, чтоб столкнуть друг с другом эстрадную звездочку Мальвину и одинокого, потерянного парня по имени Сергей Кострюлин.
В назначенное время им теперь было предначертано встретиться нос к носу, чтоб пережить те самые чувства, ради которых они, возможно, и появились на этом свете.
Кстати, тот, кто запустил эту программу, был явно существом с большим чувством юмора. Более неподходящих, даже чуждых друг другу людей, трудно представить.
Сергей, мальчик из интеллигентной семьи, до армии читавший Лермонтова, Блока, любивший импрессионистов и все такое, только по телевизору видел Мальвину и не имел ни малейшего представления о нравах, царящих в закулисье шоу бизнеса. Сексуального опыта Сергей практически не имел. Не будешь же считать «любовной историей» несколько встреч с одноклассницей Веркой Исаковой на чердаке своей четырехэтажки.
Верка была самой доступной девицей из их школы. Отзывчивой и безотказной. Через нее прошла, по крайней мере, половина серегиного класса. И еще несколько малолеток из младших. Запах пота, табака, ритмичное поскрипывание старого матраса на чердаке его дома, да бессмысленное веркино хихиканье. Вот и все, что осталось в памяти после нескольких коротких и каких-то болезненно-стыдливых чердачных встреч с Веркой. Вот и вся любовь.
Мальвина, в свою очередь, книг не читала вообще, видела войны в «горячих точках», как и большинство населения, только по телевизору и для нее все это было каким-то далеким беспросветным ужасом.
Нельзя сказать, что они вовсе не знали друг о друге. Сергей знал Мальвину. Там, откуда ему повезло выкарабкаться живым и относительно здоровым, эстрадная «звездочка» была «лучом света в темном царстве». О ней многие мечтали, ей писали письма и даже постоянно видели ее в своих тревожных снах. «Эта блондинистая дурочка», по образному выражению их командира, капитана Зотова, манила к себе и Сергея, почему-то постоянно заставляла думать о себе.
Что касается Мальвины, она о существовании Сергея даже не подозревала. И в последнее время ничего такого не предчувствовала и не ощущала. Не то чтоб была тупой в эмоциональном смысле, нет. Если начистоту, мужчин она недолюбливала. Опасалась и старалась близко к себе не подпускать.
Она любила, восторженно и самозабвенно, абстрактных мужчин. Добрых, мужественных и щедрых. Тех, кто посещал ее концерты и бросал из темноты зала на сцену цветы с записками, в которых признавался в вечной любви и грозился заодно бросить к ее ногам «все сокровища мира». Но при ближайшем рассмотрении все ее поклонники, обычно почему-то мужчины в возрасте далеко за тридцать и непременно женатые, оказывались самыми натуральными кобелями. Им одно подавай.
А ей хотелось любви. С большой буквы. Той самой, единственной и настоящей. Чтоб жить долго и вместе умереть в один день. Пока же на горизонте ничего такого и близко не вырисовывалось. Такая вот парадоксальная ситуация. Абстрактных мужчин Мальва любила. По одиночке и всех скопом, но конкретных, с запахом пива и табака, с пошлыми шутками и матерными анекдотами, терпеть не могла. И близко к себе не подпускала.
Внутренняя замкнутость возникла еще потому, что у нее никогда не было семьи. Надя-Мальва была детдомовкой. Конечно, какие-то родители у нее были. Ведь, кто-то же произвел ее на свет, в муках и страданиях, не из пробирки же она явилась, в самом деле. Но лично ей ничего о них известно не было.
Из близких была только Наташка, работающая костюмершей в группе Мальвины. Из того же детдома, из-под Волоколамска, старше Нади на целых десять лет. Она заменяла ей мать, старшая сестру и ближайшую подругу одновременно. Общения с Наташкой хватало выше крыши, ее бешеный темперамент и взрывной характер, абсолютное знание всего и вся на свете, отсутствие сомнений и колебаний в любых ситуациях притягивало к себе и, как ни странно, расслабляло. Рядом с ней Мальвина чувствовала себя, как за бетонной стеной в пуленепробиваемом жилете. Защищенной и уверенной в себе.
Короче, заводить новых подруг Мальвина не спешила.
Жара этого знойного лета побила все температурные рекорды. Столбики термометров устойчиво зашкалило за тридцать. И ни капли с неба. Да еще торфяные пожары. Ближе к вечеру, какой-нибудь случайный хилыйветерок слегка разгонял над городом едкую дымную мглу, и ночью на пару часов наступало долгожданное облегчение, но с утра, опять все снова-здорово.
Улицы и переулки, проспекты и площади угрожающе заполнялись такой густой синеватой дымкой, что водители включали фары. Во всех учреждениях гудели и текли кондиционеры, вентиляторы через один перегревались и выходили из строя. И жители столицы начали оголяться. Другого выхода просто не было.
Особенно усердствовали женщины. Этих долго уговаривать не пришлось. Полуголые женские тела, едва прикрытые какой-нибудь полупрозрачной тряпочкой, замелькали даже в солидных государственных учреждениях и банках. Не отставали и мужчины. Почти поголовно скинули с себя брюки и напялили на волосатые ноги шорты, сильно смахивающие на семейные трусы.
