— Мы тоже слепы, значит, мы любовь, да?
— «Дочка, — сказала наша бабушка нашей маме, — у народа еще свежи раны…»
— Что значит «свежи раны»?
— «Дочка, люди очень чувствительны, у всего народа еще свежи раны, одно дело кого-то любить, а другое дело провести с ним всю жизнь, иметь детей…»
— У мамы никогда не будет детей!
— Это что, мама сказала?!
— И еще наша мама сказала своей маме, нашей бабушке: «Я не планирую провести с ним всю жизнь».
— Мама бросит папу? И мы станем брошенными детьми матери-одиночки?
— Она не говорила, что нас она тоже бросит.
— Значит, если мама бросит папу, мы станем неброшенными детьми матери-одиночки и брошенного отца.
— Если…
— Если.
— Это будет ужасно, мать-хорватка, два маленьких неброшенных серба…
— Или два маленьких неброшенных хорвата.
— Мы можем покреститься, даже если наш папа серб, и у нас в свидетельстве о крещении будет написано: отец — римо-католик.
— А если мама пойдет на аборт, то как ты думаешь, она нас абортирует потому, что мы сербы, или потому, что мы хорваты?
— Потому что мы дети.
— Просто мрак какой-то. Давай возьмем себе имена, давай станем существами.
— Давай.
— А кто из них, из родственников, тебе больше всех нравится?
— Петар Крешимир.
— И мне нравится Петар Крешимир.
— Я буду Петаром, а ты Крешимиром.
— Будь я существом, я бы сказал тебе, что я буду Петаром, а ты Крешимиром.
— А не страшно, что у нас будет кошачье имя?
— Но их кота зовут именем хорватского короля.
— А не страшно, что их кота зовут именем хорватского короля? А не страшно, что у будущих маленьких сербов имя хорватского короля?
— Если мы будущие маленькие хорваты, то не страшно.
— Когда наша мама узнает, что мы с тобой Петар и Крешимир, ее сердце смягчится.
— Что это такое — сердце?
— Мама не знает, что мы Петар и Крешимир, и я боюсь, что в ее живот залезут щипцы.
— Что такое щипцы?
— Так говорили по телевизору, щипцы.
— Я тоже слушаю телевизор, они говорили про спицу.
— Ты слушал «Взгляд в прошлое», спица — это уже прошлое, нашей жизни угрожают щипцы. Они ломают маленькие ручки, маленькие ножки и маленькую головку, и ребенок мучается и кричит в мутной воде.
— У нас нет ни рук, ни ног, ни головы, а вода, может, вовсе не мутная, и мы не будем мучиться.
— Мы вырастем, у нас будут головы. Так я кто, Петар?
— Ты — Крешимир.
— Страшно мне, Петар, ох страшно.
— Не бойся.
— А если мы не мужчины? Вдруг мы будущие женщины? В Китае будущих женщин убивают, по телевизору сказали: доброе утро, вы смотрите передачу «Мир сегодня», в Китае убивают неродившихся женщин…
— Нам повезло, мы с тобой в Хорватии, здесь будущих женщин убивают только тогда, когда в семье уже родились две маленькие женщины и все хотят мальчика, но говорят, ничего, если будет девочка, главное, чтобы ребенок был жив и здоров, три — это к счастью. А когда ранний ультразвук показывает, что это счастье — будущая маленькая женщина, ее мама отправляется на аборт.
— Хватит, смени тему, мама, маленькие дети, аборт… Замолчи, я хочу спокойно плавать и слушать музыку…
— Люди не любят детей. Их нельзя бросить на шоссе, когда отправляешься на машине в отпуск, поэтому люди любят собак. Зимой они валяются со своими собаками на диване и греют о них ноги, спасаются от депресняка, а летом, когда едут на море по шоссе Загреб-Сплит, оставляют в сортире на бензозаправке. Плохие времена настали.
— Никто еще не сказал всей правды про бумажные пеленки. С одной стороны, для человечества это большой шаг вперед, миллионы матерей не должны больше отстирывать детское говно, с другой стороны, дети все дольше и дольше срут в бумагу и превращают мам в рабынь, которые вынуждены по всему свету таскать за собой сумку, набитую памперсами. Идут разговоры, ведь у молодых мам есть молодые подружки, с которыми они болтают, так вот, идут разговоры, что теперь дети срут в памперсы даже в шесть лет, а как такое может быть приятно родителям, все хотят свободы, поэтому так много абортов.
— Что такое свобода?
— Многие отдали свои жизни за свободу, слушай передачу «Хорватия сегодня».
— А мы отдадим наши жизни тоже за свободу?
Наши жизни у нас отнимут, это другое дело.
— Что с нами станет, когда нас абортируют?
— Повторю, потому что ты мой брат. Нас положат в морозильник и потом сделают из нас крем против целлюлита.
— Что такое целлюлит?
— Апельсиновая Корка.
— Они воюют против Апельсиновой Корки нашими маленькими телами? Кто такая эта Апельсиновая Корка? Почему они не воюют сами?! Они используют в грязной войне против Апельсиновой Корки маленькие тела маленьких зародышей, они превращают их в пушечное мясо в грязной войне против Апельсиновой Корки?
— Что такое пушка, что такое мясо, что такое пушечное мясо, ты говоришь «в грязной войне против Апельсиновой Корки», а что такое грязная война? И почему Апельсиновая Корка их враг?
— Все враги одинаковы, они творят что хотят, насилуют старух и девочек, открывают гипермаркеты, продают мобильники и чистую воду в пластиковых бутылках, воруют нефть. Победите Апельсиновую Корку! Смерть Апельсиновой Корке! И мы падем в борьбе против Апельсиновой Корки.
— Может быть, Апельсиновая Корка — это свобода, тогда мы станем героями, погибнуть за свободу — это честь!
— Мы не погибнем за свободу. Нас бросят в бой уже мертвыми!
— Я боюсь Апельсиновой Корки, не нужна мне свобода, я не герой, я хочу жить! Я хочу быть рабом! А как ты думаешь, много есть таких мам, внутри которых находится кто-то вроде нас, как считаешь, сколько похожих на нас существ плавает в мутных водах?
— А мы плаваем в мутной воде или в прозрачной?
— Почему мы, почему именно мы? Китай перенаселен, Индия перенаселена, а хорватов все меньше и меньше…
— Африканцев тоже все меньше и меньше, их пожирает голод и СПИД, африканцы умирают или бегут из Африки, а потом оказываются во Флоренции и там, когда идет дождь, поджидают туристов, которые вылезают из туристических автобусов, и продают им зонтики. Большой зонтик десять евро, маленький зонтик пять евро. Они продают и «ролексы», по сто пятьдесят евро, и сумки «вюиттон», с ними можно поторговаться. Гиды в туристических автобусах всегда говорят туристам: господа, в Италии много темнокожих торговцев, торгуйтесь, торгуйтесь.
— Откуда ты знаешь?
— Арабы и негры уезжают в Париж, там они поджигают автомобили, детские сады и жилые дома.
— Когда я вырасту, я буду пожарным в Париже. А когда негры во Флоренции подожгут Флоренцию? Когда я вырасту, я поеду тушить Флоренцию. Я хочу путешествовать по всему миру.
