Она стояла на корме парусника и, цепко держась за перила, вглядывалась в бесконечную даль океана. Стояла так уже целую вечность и смотрела туда, где небо соединялось с беспокойными волнами, где кончалась земля и начиналась какая-то другая стихия, другая жизнь. Ее длинные черные волосы развевались на беспокойном ветру. Солнце вставало из-за горизонта, освещая утренними лучами водную гладь, начиная свой новый день над бесконечной синей равниной. Наступало то единственное мгновение, когда оно еще касалось горизонта, но уже готово было оторваться и устремиться на высоту, чтобы залить весь этот водный мир ослепительными лучами, подарить тепло, и жизнь, и любовь. Этот миг был маленькой короткой сказкой, и сказку эту подарил ей Он. В такие мгновения не существует ни прошлого, ни будущего, есть только настоящее. Этот ослепительный миг и он твой… И Его тоже…
Только почему-то он не шел. Он находился то ли в трюме этого маленького белого корабля, то ли где-то еще, но его не было рядом, и это утреннее мгновение принадлежало только ей.
Сказка! Он подарил ее. Наверное, именно такой она и должна быть, если сказка вообще существует — сияющая, в пенных прозрачных волнах беспокойного океана, обдуваемая легким утренним ветерком. Сказка была в этом утре, в темно-синих волнах, в волосах, развевающихся, как черная грива норовистого скакуна, в отблеске белых парусов и ярком солнце. Она была в том маленьком домике в горах, который они так долго хотели построить, где по утрам открывалась деревянная дверь и двое несмышленых малышей вываливались на улицу, что-то гомоня… Двое малышей… Или трое!.. Да, трое!
Потом она сама выходила на эту светлую улицу и провожала детей в их новый день, в жизнь, в их сказку… Только он снова был где-то далеко! Он пропустил и это утро, и солнце, освещающее их маленькие жизни. Подарил им это волшебство, а сам был где-то далеко отсюда… Наверное, был занят, просто не успел или опоздал, задержался, и солнце опять начинало этот новый день без него.
Женщина оторвалась от поручня и вынула из пачки сигарету. Сизый дымок заполнил палубу. Нет, не палубу, заполнил помещение едким запахом табака. Женщина сидела в комнате на диване и курила. Веселый ветерок не шевелил больше ее всклокоченных волос, а солнце не отражалось в иссиня-черных глазах. Взгляд был потухшим, пустым. И только сигаретный дым.
«Зачем тебе этот дом, который ты будешь строить всю свою жизнь, корабль, которого нет вовсе, зачем все эти мечты, когда мы так далеки друг от друга? Сейчас ты войдешь, сядешь на кухне, съешь свой ужин, не замечая, что в твоей тарелке, потом, как всегда, ляжешь в постель и отвернешься. Или пойдешь спать в свой кабинет за стеной».
Женщина снова затянулась, выпустив клубок сигаретного дыма.
«Нужно написать письмо», — подумала она. Взяла лист бумаги, ручку, задумалась и начала писать.
«Если тебе сказать это, ты все равно не услышишь. А если услышишь, сделаешь вид, что не понял или это не имеет для тебя значения. Мои слова не материальны для тебя. Они не имеют никакого смысла. Поэтому приходится выводить их на листке бумаги, который, может быть, ты прочитаешь. Зачем этот дом, который ты придумал, зачем тот белый корабль с парусами? Зачем все это, если ты давно в какой-то другой жизни? Ты просыпаешься, надеваешь костюм, съедаешь завтрак и уходишь. Ты идешь в свою жизнь, делаешь карьеру, бизнес, зарабатываешь деньги. Зарабатываешь на мечту, которая уже невозможна, возвращаешься и молча ложишься в постель. А потом… Ты знаешь, чего стоят эти слова, которые хочется сказать, но почему-то все откладываю. Уже десять лет молчу и не говорю. И ты тоже молчишь. Уже почти десять лет! Я состарилась за эти годы. Мне всего тридцать, а чувствую себя, словно живу с тобой сотню лет. Или не с тобой, а сама по себе. А тебя просто нет. Ты знаешь, чего стоит, когда эти слова колотятся в висках, просясь наружу, и заснуть невозможно. И глаза сверлят черный потолок. Целую ночь, каждую ночь. А завтра все сначала. Ты даже не захотел иметь от меня ребенка… детей. Только твоя карьера, работа, твоя жизнь. Скоро я превращусь в старуху. Молодую, но очень-очень старую женщину, в которой ничего живого не осталось. И уже думаю — а было ли что-нибудь в моей жизни? Хотя бы мечта?.. Где ты был все эти годы? Когда мы с тобой разминулись? Я больше не могу так и не хочу».
Женщина сложила письмо надвое, отнесла в другую комнату, положила на его рабочий стол. Там он его заметит точно. Докурила сигарету, затушила ее и стала ждать… Или не ждать вовсе.
Нескончаемый моросящий дождь растворился во мраке, и город осветился яркой луной, которая в полную силу мерцала, празднуя свое полнолуние. Город стоял мокрый, озябший. Окна домов засветились желтыми огоньками, но и те вскоре начали гаснуть, люди засыпали в своих постелях, люди провожали этот день, чтобы завтра начать другой. Луна заглядывала в потухшие глазницы домов, путешествуя по улицам и площадям, по крышам и чужим квартирам. Заглянула и сюда, где два человека не могли уснуть. Они сидели, каждый на своей кровати, облокотившись о подголовники, держа по письму, перечитывая снова и снова. Луна играла ярким светом на их взволнованных лицах, отражаясь от пола и мебели, светила им в глаза. А они все сидели и читали. Их кровати стояли у стены, которая разделяла две эти комнаты. И они были всего в нескольких сантиметрах друг от друга. Сломай эту стенку, протяни руку — и прикоснешься к нему… к ней… Станет не так холодно. Станет хорошо, и близкое существо согреет, а еще можно сдвинуть плотные занавески и остаться наедине. Просто побыть вдвоем, чтобы никого больше. Ни потухших окон или мокрого города, ни яркой луны. Только они вдвоем…
Он встал и подошел к двери, разделявшей их, она тоже вскочила с кровати. Два человека стояли и разглядывали в темноте неожиданно возникшую преграду. Он взялся за ручку, хотел повернуть ее, но, остановившись, подумал: «Почему я? Нет, так не будет».
Она тоже, едва дыша, замерла у двери, а в голове ее билась привычная фраза: «В конце концов, он мужчина!»
Мужчина подумал: «Но она же женщина! Черт возьми! Женщина она или нет?! Почему я?»
«Все равно ничего не получится. Ни к чему все это», — опустила она руки.
«Нет, ни к чему, — вторил его молчаливый голос: — К черту все! Просто нужно уснуть».
«Попытаться уснуть», — подумала она.
«Может, еще 100 граммов проклятой водки?»
«Пожалуй, еще одну сигарету», — подумала она.
«И спать», — добавил он.
«Спать, во всяком случае, попытаться уснуть», — поправила она себя.
«Да, спать», — согласился он.
Два человека вернулись в свои постели, и яркая желтая луна осветила их одинокие фигуры в темноте…
Они сидели за столом напротив друг друга и молча завтракали. Он намеренно уткнулся в свою тарелку и не смотрел на нее. Просто не замечал. Впрочем, не видел и того, что было в этой тарелке, не различая вкуса и запаха. Она тоже сидела, невозмутимо молчала, иногда поглядывая на него. Он чувствовал этот взгляд, но абсолютно не реагировал. Так продолжалось какое-то время. Телевизор навязчиво сообщал какие-то новости. Новости были неинтересными, а еда безвкусной. Впрочем, эти новости никто не слышал, как не ощущал и вкуса еды. Наконец, он протянул руку и чайной ложкой зачерпнул сахар. Она внимательно следила за этим знакомым жестом. Он прекрасно знал, что она терпеть не могла, когда он так делал — нес этот сахар через весь стол, обязательно просыпая по дороге. Она всегда реагировала, но сейчас почему-то промолчала. Он размешал чай, но вторую ложку класть не стал.
«Почему не стал?» — подумала она.
«Почему она ничего не сказала?» — подумал он.
Так они еще сидели какое-то время под звуки надоедливого телевизора, съедая безвкусный завтрак. Первым не выдержал он:
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — взглядом спросил он и посмотрел прямо в ее глаза. Глаза были уставшими, невыспавшимися. Глаза были некрасивыми. Эти удивительные глаза, которые он так любил когда-то, были сейчас совсем не красивыми. Они не излучали блеска, не искрились улыбкой или иронией. Не скрывали в себе никакой тайны, не говорили ни о чем. Взгляд был потухшим, чужим.
