Ознакомительная версия.
Я скулю и тихо прошу, чтобы он не останавливался. Меня все еще немного обжигает отголоском боли внутри. Грудь упирается в сидение байка. Все это возбуждает. Я понимаю, как это пошло, но не могу перестать вздрагивать и наслаждаться Денисом.
Запоздало понимаю, что в зеркале на руле могу его увидеть. Он улыбается, немного зло, но очень красиво. Его волосы растрепались. Майка взмокла и прилипла к груди. Что было ниже, я не могла увидеть, только представить, как быстро он входит в меня, выходит и вновь врывается с жадностью зверя. Это должно было быть так же красиво, как и хорошо.
А потом он кончил. У меня сразу все внутри содрогнулось и сжалось. Я не хочу его отпускать. Он, кажется, это понимает, гладит меня и не торопится отпускать.
− Хороша, − говорит Денис, снова хлопая меня по попе и резко выходит.
Его руки перестают меня держать. Мои ноги тоже не справляются с задачей, и я оседаю на траву, ойкнув. Внутри меня так горячо и хорошо, будто ничего не закончилось.
Снова жухнула молния джинсов.
Он свистит, видимо призывая товарищей обратно, а потом смотрит на меня:
− Так значит, ты целка была, − хмыкнул Денис. — И что теперь, хочешь еще или с тебя хватит?
У него был насмешливый тон. Это было обидно, но злиться не получалось. Внизу живота у меня закручивался узел нового желания. С большим трудом я отгоняю мысли и поднимаю на него глаза.
− Я хочу тебя нарисовать, − говорю очень тихо.
Его друзья смеются, приближаясь к нам. Эхо доносит до них наш разговор. Денис хмурится, только я не знаю, что именно ему не нравится.
− Это не отмаза, что ли, была? — спрашивает он.
− Нет, − отзываюсь я, дрожа.
− Рисовать и трахаться, так выходит?
Он улыбнулся, склонился надо мной, схватил за руку и дернул. Просто заставил меня встать на ноги.
Я только смогла кивнуть. Про рисование я уже не могла думать. Мне хотелось снова ощущать его в себе, увидеть его обнаженным.
Я киваю, не зная, на что соглашаюсь.
− Тогда во вторник, − говорит Денис. — Будешь моей бабой по вторникам.
Он толкает меня от байка прочь, выбрасывает, как ту смятую сигарету и просто уезжает со своими друзьями.
Я слушала гул моторов и смотрела им в след, а сама понимаю, что он наверняка не знает, где меня найти и имя мое может забыть.
3. В прошлом
На улице стоял жаркий июньский вторник. Один из тех вторников, что раскаляют воздух, прежде чем разрядиться грозой.
Я сижу в беседке во дворе, рисую поцелуи удивительной пары из одного романа, а сама понимаю, что во всем виноват не вторник, а Денис.
С той нашей встречи под мостом прошло три дня, самых страшных три дня моей жизни. Все это время я его не видела. Он не появлялся во дворе, хотя я даже ночью слушала улицу, ожидая услышать рев его байка. Он просто уехал, а я осталась со своими мыслями. Сначала плакала, осознав, что для него это ничего не значило, потом утешала себя мыслью, что мне досталось хоть что-то. Он ведь мог не замечать меня и дальше, а он заметил, пусть и на одно мгновение. Я ведь всегда знала, что плохим мальчикам не интересны тихие хорошие девочки вроде меня. Уговаривать себя, что Денис не такой, я давно перестала. Он всегда был из плохих парней. Если бы мама знала, что я вздыхала по парню с последней парты, то наверняка бы отлупила меня. Дениса я часами кляла на нашей кухне, жалуясь по телефону подруге на несносного хулигана.
Денис и, правда, был таким. Он всегда таскался с железками, курил не таясь, ругался матом и слал всех… в разные места.
О том, что он хороший, я никогда не думала, но он мне нравился. Я в школе покрывалась мурашками, когда он огрызался на замечания нашей классной. У меня замирало сердце, когда я видела синяки на его лице и руках. Он вечно с кем-то дрался. Наш участковый постоянно его искал, а находя, видел средний палец. Я понимала как это плохо, но он все равно мне нравился.
Плохиши нравятся девчонкам? Да, наверное. Я много об этом читала, думала, но… что я могу с собой поделать, если это всегда было сильнее меня?
У нарисованного мною героя появились черты Дениса. Я даже не заметила, как это получилось, просто думала о нем. Это злит.
Я резко зарисовываю лист карандашом, грубо исчерчиваю его линиями, пока карандаш не ломается. Обломки упираются мне в пальцы, и мне снова хочется плакать.
Для мня тот первый раз был ценен, как сама жизнь, а для него… Я даже думать не хочу, что это было для него? И это обещание про вторник. Оно прожигает мне душу, выворачивает, но я понимаю, что это были только слова.
Плакать тут, когда кто-то может меня увидеть, я не должна. Хлюпаю носом, вытираю рукавом своей кофточки слезы и смотрю в небо. Там среди синевы ползают серые тучки. Они совсем крохотные, но их цвет очень похож на его глаза. Они всегда меня завораживали. Он имел привычку щуриться, хотя вроде не имел проблем со зрением и легко читал написанное на доске со своей последней парты.
Я вздыхаю. Вспоминать Дениса явно плохая идея, особенно, если я хочу о нем не думать.
А может быть не такой уж он и плохой? Гонял же со двора шпану с других районов, чтобы наших малышей не обижала. Я тут рисовать всегда могла, потому что никто сюда не совался. Его боялись. В другом месте у меня могли вырвать блокнот, переломать все карандаши и посмеяться. Так даже случалось однажды, далеко отсюда. Во дворе, между двумя полукругами домов, было всегда тихо и безопасно, только рев мотора иногда напоминал, кто здесь главный, так же как сейчас.
Я вздрагиваю и запоздало понимаю, что слышу тот самый долгожданный звук его байка. Он проезжает по двору, останавливается у трех гаражей, примостившихся прямо тут, и снимает шлем.
Дыхание перехватывает. Мгновение назад я хотела его забыть, а теперь смотрю на него и не могу отвести глаз. Он усмехается, и только теперь я понимаю, что он смотрит на меня.
− Эй, Малая! — кричит он, и я понимаю, что это он мне, дергаюсь и отворачиваюсь.
Если он помнит, значит и обещание не забыл! От этой мысли сразу краснею и стыдливо натягиваю юбку ниже коленок. Только трусики на мне все равно мокнут почти мгновенно.
− Я тебя вижу! — смеется Денис.
Я понимаю, что все повторяется. На меня уже смотрят бабульки у подъезда и о чем-то шепчутся. Вечером наверняка все расскажут моей маме.
− Ты идешь или мне прийти самому? — спрашивает Денис и я понимаю, что не могу ничего поделать, встаю и иду к нему как в тумане, оставляя свои карандаши с альбомом в беседке.
− Прости, − шепчу я тихо, сама не понимая, почему извиняюсь.
Он не говорит ничего, а просто заталкивает меня в открытую дверь гаража.
− Ты же помнишь, какой сегодня день?
Сегодня вторник, и я не могла об этом забыть.
4. Гараж
Дверь гаража за мной закрывается, и я исчезаю в густом мраке. На краткий миг мне становится страшно, но потом я чувствую, как его пальцы касаются моей спины, словно проверяют не сбежала ли я.
Щелкает выключатель, и над моей головой загорается лампочка, болтающаяся на проводах. Я поднимаю глаза и смотрю на нее, словно ее желтоватый свет может скрасить мое волнение. Неужели он, правда, не шутил и все снова повторится?
Денис прикасается к моей спине, гладит ее, а потом спускается к попе. Второй рукой он отодвигает мой хвост и целует меня в шею. Это прикосновение губами где-то на границе шеи и спины едва уловимо. От него меня прошибает, и колени снова начинают дрожать, а он отступает.
Может не было этого поцелуя, только его дыхание и мне померещилось.
Он шлепает меня по попе и шагает в глубь гаража. На ходу снимает куртку, вешает ее на угол полки, а затем стягивает майку. В свете единственной лампочки я вижу его сильную спину. Он разминает плечо, а потом оборачивается и молча расстегивает штаны. Я не могу не следить за его руками. Мой взгляд блуждает по его рельефной груди, по прессу с кубиками, а потом цепляется за темную дорожку и скользит вниз. Волосы у Дениса на голове всегда сильно выгорали и казались светлыми, а внизу живота темно-русый оттенок заметно выделялся. Я наблюдала, как он оттянул резинку трусов, освобождая орган мужского достоинства.
Ознакомительная версия.
