В салоне автомобиля визг от орущих племянников, хоть Лиза, моя старшая сестра, изо всех сил пытается привести в чувство бестолковых мальчишек. Я говорил, что она слишком их балует, но кто же слушает бездетного холостяка, когда дело касается детей? Я не смог бы конкурировать даже с говорящим деревом, если бы оно вдруг ожило и обрело способность раздавать советы.
К счастью, меня давно не трогает чужое мнение.
Как, впрочем, не трогает вообще ничего. Обратная сторона дорогой жизни: со временем наступает пресыщение — красивой жизнью, экстремальными видами спорта, триумфом удачной сделки, женщинами и даже эмоциями. Со временем начинаешь ценить штиль.
— Зря ты так, — говорит сестра, делая вид, что не пытается пристыдить меня нравоучительным тоном. — Она же просто ребенок и вполне искренне хотела помочь.
— Твой бывший муж тоже вполне искренне «помогал», как я помню.
Лиза прикусывает губу и, не выдержав, прикрикивает на мальчишек. Жаль, что эта благословенная тишина ненадолго: максимум до следующего перекрестка. И именно в тот момент, когда звонит Морозов — человек, который был хорошим другом моим родителям, а теперь стал моим поверенным в одном «деликатном» деле.
Хотя, правильнее будет назвать его аферой.
Потому что до конца недели мне предстоит выбрать фиктивную жену, сыграть роль романтического болвана и переписать на нее часть своего состояния. Ту часть, которая досталась мне после гибели родителей и от которой я вынужден временно откреститься.
Грубо говоря — мне предстоит влюбить в себя круглую дурочку, которая, не задавая вопросов, подпишет все, что я подсуну, даже собственный смертный приговор.
— Кирилл? — голос Морозова немного раздражен. В последнее время он почти все время на нервах, стал дерганым и подозрительным. Не без причины. — Ты где?
— Выполняю братский долг, — кошусь на сестру и племянников, которые успели распотрошить пакет с книгами и вступили в бой за одну из них. Стараюсь отодвинуться, но даже в салоне огромного внедорожника, где мне всегда казалось даже через чур свободно, сейчас теснее, чем в конуре. Остается только заткнуть пальцем ухо и сделать вид, что я не испытываю острой потребности прямо сейчас кого-нибудь прикончить. — Что у тебя?
— Я уже говорил, что максимум, который могу выжать — пара недель. Но это — потолок. Надеюсь, ты уже имеешь на примете кандидатуру?
— Нет. — Я не люблю врать. Меня от этого физически мутит, как от дешевого подкрашено пойла, разлитого в бутылки в форме фаллосов. Но иногда приходится, и афера, в которую я добровольно дал себя втянуть, будет здоровенным геморроем.
— Надеюсь, ты ускоришься, — цедит Морозов.
Они с отцом были дружны, просто не разлей вода. Друг друга в глаза могли на хуй послать, а через пять минут распивать элитный выдержанный виски. Меня Морозов боится. После того случая старается держаться на расстоянии и фильтровать слова. Я прямо чувствую, как в эту минуту ему хочется сказать, что я долбоеб и трачу время, которого и так нет. Чувствую — и не делаю ничего, чтобы помочь.
Плевать я на все хотел.
И вертел я их всех на известном месте.
— Я тоже надеюсь, — бросаю в ответ и прячу телефон в карман.
Я откровенно не люблю женщин, поэтому список моих бывших можно пересчитать по пальцам одной руки. И всех их объединяет одно: они никогда не любили меня больше, чем мои деньги. Хотя с рожей у меня полный порядок, а благодаря спортзалу четыре дня в неделю мое тело в прекрасной форме. Но любой мужчина, если он не полный кретин, умеет чувствовать, когда самочка прибежала на запах из его кармана, а не поддавшись зову сердца. Так что, когда речь зашла о моей «золушке», первое, что я сделал — отправил всю пятерку в пешее эротическое. Мне нужна зайка, а не акула.
По этой же причине отпали и девушки категории «А как все хорошо начиналось…»
И те, с которыми я просто флиртовал — дочери бизнесменов средней руки, певицы, модели и актрисы — тоже вышли вон.
Таким образом я оказался у разбитого корыта: охуенно богатый, красивый и в полном вакууме, куда в принципе не могла попасть простая, наивная малышка, влюбленная в меня просто так.
Я смотрю в окно, по которому внезапно начинает барабанить дождь, и мысленно спрашиваю себя, как я докатился до такой жизни. И где бродит та самая, которую я с чистой совестью использую и отпущу на свободу с хорошим приданым.
— Где моя… — Лиза застревает в дверях моего загородного дома, куда я пригласил ее погостить на время бракоразводного процесса. — Не могу найти сумочку. Посмотрю в машине.
Няни сгребают близнецов в охапку, а я расслабленно опускаюсь в свое любимое жесткое, как осиновый кол, кресло. В таком хрен уснешь или расслабишься, зато почти наверняка можно получить порцию мыслей, просветленных болью в копчике.
Лиза возвращается через пару минут, бледная и с красными глазами.
— Ее там нет.
— Наверное потому, что ты забыла ее в магазине, — подсказываю я.
Еще один врожденный бонус — хорошая память. И умение подмечать детали. Я читаю людей, словно бесхитростные детские писульки: по морщинам, улыбкам, глазам и жестам. Замечаю детали одежды, форму сережек и тонкости бижутерии. Минутного взгляда обычно достаточно, чтобы в следующий раз заметить все несоответствия. Как игра в «найти десять отличий».
И сейчас на экране моей памяти хорошо видно, что Лиза вышла из магазина без сумки.
— Купишь новую, — пожимаю плечами.
— Кир, ты просто…
Я успеваю заарканить ее взгляд за миг до того, как сестра успевает казать глупость.
— Бессердечная тварь? — подсказываю я.
Лиза морщится.
Хорошо, признаю, моя формулировка грубовата, но, ей-богу, мне проще назвать себя бездушной, не умеющей чувствовать скотиной, чем каждый раз объяснять, что у меня — половинчатый синдром Аспергера[1]. И что даже когда в один день я лишился обоих родителей, мне было все равно.
Не потому, что я их не любил, а потому что просто не мог их полюбить.
Как не могу полюбить вообще никого.
Меня не умиляют пушистые котята, я срать хотел на толстых щеночков и мне фиолетово до розовых младенцев.
Я — эмоциональный импотент.
И мир, чтобы не охуеть окончательно, отвечает мне взаимностью.
— Успокою детей и вернусь за сумкой, — на длинном медленном выдохе озвучивает свои намерения Лиза. — Там остался мой телефон.
Она поднимается по лестницу вслед за няньками.
Цок-цок-цок, каблуки достают до мраморных ступеней, прокалывая дорогую ковровую дорожку ручной работы по индивидуальному заказу.
Мне все равно, даже если бы сестре вздумалось свернуть ее и поджечь, словно сигару. Только немного зудит в затылке. Ядовитая мысль, которая снует в хитросплетениях моих мозговых извилин и намекает, что я что-то упустил. Мелочь, штрих, деталь. Что-то важное.
Невозможно объяснить это чувство словами: это почти непосильная задача для здорового человека, а для аспи[2] — абсолютная «миссия невыполнима». Я просто знаю, что рядом мина, но пока не могу ее найти. Это словно гнать по проселочным дорогам, которых нет на карте, выйти в незнакомом поле и понять — где-то здесь зарыт клад. Ну или полная жопа.
Цок-цок-цок.
Звуки шагов сестры ускользают, и моя зудящая пчела тоже начинает затихать.
Я жмурюсь, пока за веками не растекается подкрашенное кровью молоко. И из него, словно в сюрреалистическом видеоклипе, выныривает лицо: выбеленное, но хорошо узнаваемое.
Та замарашка из книжного.
Ее серебристый взгляд с дымкой.
Нервно подрагивающие кончики пальцев.
Поплывший голос.
Кончик языка на полураскрытых губах, когда она смотрела на мой кадык.
— Лиза! — Поднимаюсь, стряхиваю пиджак и небрежно закатываю рукава рубашки.
— Что случилось? — Сестра смотрит с лестницы второго этажа и явно не понимает, почему я снова иду к выходу.
— Съезжу за твоей сумкой.
А заодно проверю, на самом ли деле замарашка — съедобная, влюбленная в меня по уши дурочка.
