Карина смотрела на меня задорным, обещающим немыслимых приключений взглядом, я отвечала кашлем и слезящимися глазами.
- А сама? – наконец, вышло произнести у меня.
- У меня на следующей неделе Турция с Жориком. Все и так чики-чирики: пузико, денежки, второй подбородок – не мужчина! Мечта! А у тебя только ободранный хамоватый Фофик и есть, и тот по бабам дворовым, подвальным шарахается. Вот где он сейчас?
- Мау! – словно услышав слова Карины, провозгласил Пофиг из-за холодильника.
- Ой, господи, - вздрогнула подруга и правдоподобно прижала ладонь к сердцу.
- У меня еще Эдуард есть, - решила не сдаваться я подобному неоправданному наезду.
- А если Эдуард поломается?
- В ремонт отдам или новый куплю.
- К Хуану еще руки прилагаются, язык и туловище ничегошное, - просветила меня Карина.
- И блондинка, - закончила мысль я.
- Блондинка – балласт, к тому же ты тоже блондинка и тоже ничегошная.
- И ничего уже не хотящая, - снова договорила за подругу я. – Ткнула б ты пальцем в него года три назад. Мне б даже команда «фас» не понадобилась, - я, сощурившись, взглянула на окна «Пандоры». – А сейчас как-то лениво уже. Глаза мазать, чехол натягивать, волосики на бюгудю навинчивать, с каблучков не падать. И все ради чего? Ради строго распланированного секса с Динозавром? Нет. Я внезапности хочу и долго лениво валяться на кровати.
- Эх ты, - махнула рукой Карина, но все-таки заулыбалась. В десять лет девочки мечтают о любви вечной, в пятнадцать – о любви преданной, долгой и красивой, в двадцать – о страстной, фееричной и всепоглощающей, в тридцать о любви мечтать надоедает.
В недрах Кариночкиной сумочки голосом Фомина зачирикал телефон.
«Ла-ла-ла. Все будет хорошо», - надрывался аппарат, пока хозяйка отчаянно пыталась добыть его из хитросплетения многочисленных, якобы привносящих в жизнь женщины удобство и эстетику, кармашков. Наконец, злостная трубка нашлась и Карина сладко промурлыкала:
- Да, Жорж? Конечно, все готово. И я договорилась о скидочке, - она рассмеялась словам собеседника. – А ты мой мужчина. Уже собираюсь и бегу.
Я поднялась из-за стола, дошла до буфета и включила чайник.
- Жорж?
- Он самый. Мужчинка мой.
- Не, я не о том. Жорж?! – меня начал душить смех.
Карина пожала плечами.
- Все по теории. Шкаф зови тумбочкой, тумбочку зови шкафом. Вот был бы он под два метра – был бы Жориком или котиком. Уменьшать и ласкать то, что и так до тебя уменьшено природой и обласкано любимой мамой, нельзя. Вот Хуан вполне сойдет на зайчика.
- На кролика он сойдет, - я прошла вслед за подругой в коридор и наблюдала, как она матерясь втюхивает ноги в изящные босоножки на тонком высоком каблуке. Справившись с туфлями, она выпрямилась и одернула платье.
- Я поскакала. А ты все ж подумай о Динозавре. В конце концов, не жениться ж ты на нем собралась.
- Замуж выходить, - поправила я.
- Это в позапрошлом столетии бабы замуж выходили, а нынче мужик пошел не тот. Теперь мы женимся.
- Тфу на тебя еще раз. Не хочу. Я женщина ранимая, вдруг влюблюсь, а он бросит, предаст и растопчет мое нежное девичье сердечко.
Карина сурово нахмурилась, глядя на мое деланно серьезное выражение лица. Не выдержали мы одновременно, рассмеялись.
- Ладно. Пока, нежная барышня.
- Счастливо, умудренная женщина.
Я закрыла дверь и направилась на кухню проверить действия объекта. Объект спокойно дремал на диване. Я пожала плечами и задумалась о планах на воскресенье.
Воскресенье
Я глубокомысленно созерцала лысину Рудольфа Альбертовича и остервенело грызла нижнюю губу.
- Доченька, а как дела на работе? – попробовала разрядить обстановку мама.
- Нормально, - голос слегка сорвался на визг при ответе, отчего Альбертович, и без того напряженно сидящий напротив, подпрыгнул.
Мама протянула руку и успокаивающе что-то там под столом лысому погладила. Я понадеялась, что ладонь или, на крайняк, коленку. Лысому помогло не очень, дергаться меньше он не стал.
- Как Карина?
- Хорошо.
В комнате вновь воцарилась гнетущая тишина.
Когда родители развелись, а отец вновь женился, я, несомненно, желала маме счастья, тем более что с развода минул не один год, но к реальности оказалась не готова. Мамино счастье походило на немую бритую каланчу, откликающуюся на имя Рудольф. Мама рядом с ним казалась тоненькой, хрупкой и невесомой. Вот так размахнется своими граблищами ведь и поломает ненароком родительницу.
Я продолжила сосредоточенно, а главное молча изучать Альбертовича, Альбертович в свою очередь изучал столешницу. В принципе, это знакомство ничем существенно не отличалось от моего знакомства с мачехой три года назад. Она точно так же готова была начать дергать глазом и подпрыгивала при каждом резком звуке. В дальнейшем тетка оказалась ничего так, правда с единственным существенным недостатком: взрослой и чертовски незамужней сукой-дочерью. Я в сравнении с той барышней - прелесть. Папа, по глазам видела последний год начал призадумываться о вторичном разводе. Последняя мысль натолкнула меня на новый уточняющий вопрос:
