— Куда помчала, коза? Мы еще не закончили, — передо мной перекошенное лицо Летова, чувствую странный запах, исходящий от него, и в очередной раз удостоверяюсь, что они под травкой. Кожа больно натянулась на голове, обжигая. Кажется, Летов решил снять с меня скальп. Тащит за волосы обратно к Яну, и, как бы я не брыкалась, вырваться не удается. Вот же влипла!
— Кто такая? — спрашивает вдруг Истомин, докуривая сигарету и потушив окурок ботинком.
— Ч-что? — дрожу, испуганно глядя в безжизненные глаза. Тягучая мутная вода.
— Имя есть, говорю?
С любопытством разглядывает, засунув руки в карманы, как какую-то зверушку. Черные волнистые волосы небрежно упали на лоб, широкая линия челюсти, нос с небольшой горбинкой. Он напоминает мне коршуна. На черной футболке замечаю логотип известного бренда. С упоением рассматриваю его, лишь бы не смотреть в эти неживые глаза. Мы учимся уже на третьем курсе, но, естественно, он меня даже не знает, никогда не интересовался. Скорее всего, он меня даже не замечал. И слава Богу.
Я обладаю весьма неприметной внешностью: каштановые волосы в косе или стянуты в хвост, карих глаз почти никогда не видно за очками, косметикой я не пользуюсь. Одеваюсь тоже неброско, а вот в короткой развевающейся юбке очень удобно, как бы смешно не звучало, крутить педали. Пытаясь сэкономить на проезде, я еще в прошлом году купила велосипед, и теперь добираюсь до универа на нем. Сейчас был только сентябрь, но осенью, когда будет грязно и мокро, придется оставлять велосипед дома.
— Чего молчишь? Боишься? Да отпусти ее, — кивает Летову, ледяными пальцами цепко хватает за мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. С облегчением чувствую, как Летов отпускает мои волосы.
— С-Саша. Саша Митрофанцева, — проговариваю с дрожью в голосе, еле разлепив пересохшие губы.
— Боишься, Саша?
Пытаюсь увернуться, но он еще сильнее сжимает мое лицо, надавливая на щеки и бесстрастно глядя на мои жалкие попытки.
— Н-нет. Не боюсь.
— Смотри на меня.
Тотчас подчиняюсь, не в силах проигнорировать подавляющий властный тон.
Еще мгновение мы смотрим друг другу в глаза, и по моему позвоночнику пробегает липкий ужас, что он со мной сейчас что-то сделает. Ударит, плюнет в лицо или опять полезет под юбку. Мне страшно, но я пытаюсь не показывать этого, стараюсь изо всех сил.
— Катись отсюда. — Истомин вдруг теряет ко мне интерес и опускает свою руку. Мне не нужно повторять дважды. Почувствовав свободу, я снова схватила свой велик и быстро шагом бросилась прочь, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег и не оглянуться.
***************
— Где тебя черти носят? — шикнула мне на ухо лучшая подруга Златка, едва я села с ней за парту, запыхавшаяся. — А ты чего такая грязная и мокрая?
Я недовольно покосилась на грязную юбку. Потеряла кучу времени, оттираясь обычной туалетной бумагой в уборной.
Злата, как и я, была жуткой ботаншей, училась на бюджете и тоже жила с бабушкой. Наверное, на этой почве мы и сдружились поначалу. Чувствовали себя похожими. Только внутренне, конечно, внешне мы абсолютно разные. Златка кудрявая блондинка с серыми глазами. Красотка была бы. Но все портила прыщавая кожа и излишний вес. Злата любила грешить булками и сладким, и сколько я ни ругала ее, все без толку. Потом, соответственно, она ныла мне какая она безвольная амеба и т. д. и т. п. Одно и тоже третий год.
— Злат, я с Истоминым и Летовым пересеклась.
Подруга испуганно зажала рот рукой, выпучив глаза.
— Серьезно? Теперь понятно, почему ты так дерьмово выглядишь.
— Спасибо, — обиделась я.
— Что они хотели от тебя? — принялась расспрашивать подруга, доставая шоколадку и разворачивая обертку.
— Да ничего. Сбили меня прямо на парковке. — Показываю подруге ободранные локти и колени. Та качает головой. А я вдруг вспоминаю наглую руку под моей юбкой, и мне опять стало нехорошо.
— Саня, будь осторожна. Они же ненормальные, абсолютно. Весной Потапкина так избили, он с гипсом на руке ходил, помнишь?
Потапкина я помнила, и его синее в гематомах лицо тоже. У этих уродов были деньги, поэтому они многое позволяли себе, чувствуя безнаказанность. Я не завидовала их богатству. Чему завидовать, если у них на душе пусто? Деньги не помогают быть человеком. Точно не в их случае.
— Надеюсь, больше с ними не пересекусь, — шепотом проговорила я, записывая тему лекции. — Этот Истомин — жуткий тип, представляешь, предлагал мне заработать.
— Как? — тупо спросила Златка, перестав на секунду жевать.
— А вот так! — снова разозлилась я. — Руки распустил, под юбку полез.
— Вот, сволочь, — ужаснулась подруга. — Мало отсидел, надо было пожизненный ему впаять.
— Это слухи, — махнула я рукой. — Уверена, он бы не сидел, даже если бы было за что.
— Это да, с его-то приданным. Прикинь, говорят, он в настоящем замке живет. Ну это поместье вообще-то, но ему одному на кой фиг оно сдалось?
— Не знаю, у богатых свои причуды. Велик мне сломали, — сокрушалась я. — А мне еще в больницу сегодня ехать, результаты анализов и снимки пришли. Сказали приехать, все скажут только при личной встрече. А теперь и не знаю, как успею в другой конец города. Сволочи, все из-за них.
Пару недель назад я почувствовала себя неважно: головокружение и сильная слабость буквально не давали мне спокойно заниматься. Златка посоветовала сходить к врачу и сдать анализы.
— Ох, Саня, не попадайся ему какое-то время на глаза, забудет об этом инциденте. Летов без Истомина никто, а вот этот сумасшедший и один представляет из себя конкретную угрозу.
— Думаю, с этим проблем не будет. Я мастерски умею сливаться с интерьером и маскироваться.
— Да уж. Это удел таких лузеров как, как мы, — тяжко вздохнула подруга. — Вот бы в резюме потом этот прокаченный скилл указать…
Глава 2
— Вот здесь, видите небольшая киста в затылочной части? — До меня почти эхом доносится голос врача. Настолько меня пришибло к стулу новостью. По результатам биохимического анализа и электроэнцефалографии обнаружилось наличие опухоли. Еще и слишком заковыристой, насколько я поняла.
«Мне всего двадцать один», — хотелось возразить мне, но даже на это я не была способна. Сидела, открыв рот и застыв, глядя на движущуюся указку доктора по снимку моего мозга.
— Александра, вы слышите меня? — доктор коснулся рукой моего плеча, и произнес уже чуть более мягким тоном: — Нам повезло, что опухоль обнаружилась на ранней стадии. У нас есть достаточно времени, чтобы успеть сделать операцию. Вот только…
— Да? — я чуть ожила при слове «операция». Значит все не так страшно, я не умираю?
— Такую операцию мы здесь не сможем провести, но их делают в Германии. В Дюссельдорфе есть клиника, которая сможет взяться за вашу операцию. Все будет довольно быстро. Вот только…
Опять его «вот только». Да что такое?
Вопросительно смотрю на него, и, вздыхая, врач наконец произносит то, что так боялся сказать.
— Операция будет стоить примерно триста тысяч евро.
В затупе смотрю на него, пытаясь пересчитать на рубли. Какой сейчас вообще курс? Я как-то не особо связывалась с валютой. Не приходилось, видите ли.
— Эмм… Это… — бормочу я, возведя глаза к потолку. Так, от восьмидесяти пяти до девяноста умножаем на триста. Или лучше… Нет, возьму одну цифру. Ах, черт.
— Это почти двадцать семь миллионов рублей, — ровно произносит врач, прервав мои попытки, и быстро что-то пишет на бумаге, пока я пытаюсь осмыслить услышанное.
— Вот телефон, звоните напрямую мне. Если сумму удастся собрать в ближайшие две недели, то риски будут минимальны. Но чем больше мы тянем, тем ближе приближаемся к той черте, когда опухоль может стать неоперабельной.
Он говорил что-то еще, но я уже не слушала. Перед глазами встало лицо бабушки.
Почти двадцать семь миллионов рублей. Черт.
В маршрутке ехала, уставившись невидящим взглядом в окно. Не могла понять свои ощущения. Ни страха умереть, ни страха мучиться от болей у меня не было. Только одно стучало в голове железным молотком, разрывая виски.
