— Демьян.
— Полина, — киваю в ответ. — Спасибо, Демьян.
— Всегда пожалуйста, Полина, — и на эту улыбку с шевелящимися усиками я могу смотреть вечно.
А он отвечает так, словно для него это не проблема согреть уставшего путника. Хотя на путника я не похожа совсем. Я напоминаю скорее швабру, которой помыли пол общественного туалета. Такую, знаете, старую деревянную, швабру, на которую кидают не менее старую тряпку.
Пока мы общаемся на общие темы, проходит ещё час. Мой телефон оживает, громко возвестив о входящем вызове — это был брат.
Покосившись на байкеров, пытаюсь выглядеть спокойно, но это сложно. Рингтон с голосом Бейонсе, поющей о независимости женщин, явно не та музыка, которую они привыкли слушать. Эта песня звучит тут нелепо, и я слышу несколько смешков явно в мою сторону.
— Проклятый старый дом! — ревет динамик проигрывателя, и я понятия не имею, как можно вообще слушать что-то подобное.
— Слушаю тебя, — нажимаю на зеленую трубку.
— Привет, сестренка. Как твои дела?
— Ты звонишь мне практически каждый день. Потом пропадаешь на неделю и сейчас снова решил поинтересоваться как я? Спасибо, но всё слишком хренового, чтобы ответить с тем же энтузиазмом, который я слышу в каждом твоем вдохе.
— Такая характеристика, как «хреново», у тебя идет бонусом к каждой пустяковой проблеме. В чем дело?
— Хм, дай-ка подумать, — делаю вид, что изображаю задумчивость, постукивая пальчиком по нижней губе. — Меня сегодня уволили с работы, а мой парень не умеет держать свой член там, где ему положено быть, если он в отношениях.
Несмотря на громкую музыку посетители заинтересованы громкой блондинкой. Чуть больше, чем погоней на экране небольшого телевизора рядом с барной стойкой. Ну, ещё бы, ведь с её губ только что слетело слово член. А бармен Демьян с легкой усмешкой качает головой.
— Член или парень? — со смешком уточняет брат.
— Оба, — вздыхаю громко.
— Где ты сейчас?
— В баре «Пьяная утка», запиваю горе «Черной полосой»
— Это шутка такая?
— Вовсе нет. Это горячий коктейль, который бармен Демьян мне приготовил, кстати, заботливо украсив его долькой лимона.
— Прелесть, да и только. Так, где находится этот бар? Я сейчас за тобой приеду.
— На проспекте, недалеко от ЦУМа.
— Постарайся не вляпаться ещё куда-нибудь за те двадцать минут, что я еду.
Воцаряется молчание.
— Ты меня слышишь?
— Я киваю, — сопровождая быстрыми кивками, делаю еще глоток из бокала.
— Хорошо. До встречи.
— До встречи.
Герман появляется не через двадцать минут, как обещал, а через сорок. Что случилось, я выяснять не стала. Единственным желанием было поскорее добраться до дома, принять душ и растянуться в своей кровати, если за время моего отсутствия её еще не выбросили.
— Помнится мне, ты очень громко кричала о том, что Леша самый лучший, — издевается брат, когда мы садимся в машину.
— Лучше сразу пристрели меня, — простонав, съезжаю по сиденью ниже. — Потому что я понятия не имею, что скажу родителям, когда появлюсь на пороге с чемоданом.
— А с работой что?
— Волшебное сокращение штата. Но я думаю, что это в основном потому, что я отказалась от предложения о фантастическом трахе с начальством на постоянной основе.
Брови Германа медленно ползут вверх, а рот беззвучно бормочет ругательства.
— Ни хрена себе!
Настроение опускается всё ниже и ниже, практически до отметки «полная задница», стоит только подумать о том, что я скажу родителям. Так и представляю, как отец хихикает в кулак, а его губы шепчут что-то вроде: «Я же говорил!» — а мама, скрестив руки, укоризненно смотрит на блудную дочь.
— А почему волшебное? — кажется, брат упускает несколько последних слов.
— Потому что только под действием какой-то мистической хрени я умудрилась послать шефа.
— Понятно, — и это слово описывает всё его отношение к этой ситуации.
До дома родителей, который располагается на окраине города в небольшом коттеджном поселке, мы добираемся в рекордные сроки. На улице уже давно стемнело, а стрелки часов приближаются к десяти.
— Блудная дочь явилась! — как я и думала, отец опускает колкую шуточку, увидев меня с чемоданом. — Ты насовсем или вещи постирать? — продолжает издеваться он.
Стоя в дверях со своими пожитками, виновато опускаю глаза, теребя пальцами край пальто.
— И чего стоим? — слышу голос мамы. — Быстро в душ и на кухню, я сейчас чай с имбирем заварю. Потом всё расскажешь.
Чтобы не гневить судьбу-судьбинушку, подхватываю тяжелый чемодан и ползу к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Если я ещё когда-нибудь пойду поперек слов родителей и соберусь сбежать за таким же козлиной, как Лешка, молю тебя, Герман, поставь мне подножку, чтобы я мордой в грязь свалилась заранее, а не после года совместного быта, — ворчу тихонько под смех брата.
— Зачем? Сейчас на тебя смотреть забавнее.
— Может, хоть это отрезвит мой мозг. Мне двадцать три года, а ума до сих пор нет.
— С этим не поспоришь, — кивает он. — Но ум — дело наживное.
— Тополинка! — раздается за спиной, и я встаю как вкопанная с изящно поднятой ножкой над лестницей.
Всматриваясь в лицо брата, хочу понять, мне, показалось или нет. Молчание затягивается уже минуту, а выражение моего лица такое, словно я пытаюсь вспомнить все оставшиеся цифры числа «пи», судя по улыбке моего брата.
— Нет, — трясу головой, отгоняя навязчивую догадку. — Всё-таки показалось, — вторая ступенька, третья. Чемодан поддается с трудом, а в следующую секунду становится невесомым. Опускаю голову. На ручке лежит мужская рука и пытается перехватить поклажу.
Поднимаю голову на брата с ужасом на лице и одновременно с сомнением. Это когда одна бровь ползет вниз, вторая вверх, а губы беззвучно шепчут: «Какого хрена?!».
— Ты все-таки решил, что мне мало всего того, что произошло сегодня? — подняв голову, ворчу куда-то в район потолка.
— Скорее это награда, а не наказание, — вновь знакомый голос совсем близко.
Резко оборачиваюсь, ткнувшись носом в бесстыжую улыбку с ровным рядом белых зубов.
— Давай помогу, раз уж я тут.
Возмущению нет предела, но я сдаюсь, потому что сил на то, чтобы дотащить розовую гробину до комнаты, просто не остается.
— Какого черта ты тут делаешь? — шиплю, как только брат скрывается в поле зрения, а я убеждаюсь в том, что из моей комнаты не выкинули ничего, даже голубого медведя, с которым я спала, когда была маленькая.
— Вообще-то я тут в гостях вместе с родителями. И… пожалуйста, рад был помочь.
— Я не просила тебя о помощи.
— Я воспитан, поэтому меня не надо просить, — самодовольный придурок улыбается так открыто, что я вмиг теряю все язвительные фразы, которые с удовольствием бы озвучила сейчас.
— Мы расстались два года назад на очень оптимистичной ноте, когда я послала тебя ко всем чертям на вокзале. Помнишь?
— Помню, — кивает он, а карие глаза темнеют на два тона и, кажется, в них только что сверкнула гроза или отражение той погоды, что бушует за окном.
М-да, природа принесла бурю не только на улицы города, но и в мою жизнь. Для общего провала по всем показателям мне не хватает только появления Никиты Белова. Того самого Белова, с которым я встречалась ровно до того момента, как он променял меня на престижную стажировку в другом городе. Я была безумно влюблена.
— Я не бросал тебя, — качает он головой. — Насколько я помню, это ты своим красноречивым монологом отправила меня в пеший тур.
— Смотрю, ты уже вернулся? Прелестно. И как там?
— Отлично.
Интерес к тому, чем же он занимался все эти два года, унять не получается. Он не дает мне вообще никакой информации, ни капли. Парень просто спорит со мной, а это чертовски сильно выводит из себя.
— Зачем вернулся?
Стаскиваю мокрое пальто, бросив его на кровать. Достаю из комода полотенце и промокаю влажные волосы.
— Кит, перестань глазеть на меня. Я задала вопрос.
