— Да, отличный качественный. Ты быстро всему научилась.
— Скотина! — истерика как змея душит. — Как ты можешь! Да у тебя и не встанет на другую! Ты сам говорил! Говорил, что хочешь меня всегда!
— Чего только не сделает мужчина, чтобы телка дала в задницу.
Рев огласил вязкую тишину палаты.
Я набрасываюсь на все еще раненного Макара? Я ору ему в лицо и царапаю ногтями щеки? Вспоминаю порочное движение внутри себя. Сначала тесная боль, успокаивающий шепот, а потом удовольствие, ослепляющее, сводящее с ума, и мой крик, пока член тараном рвет: «Еще!».
Меня, сопротивляющуюся, захлёбывающуюся криком и слезами, выносят из палаты на руках и сажают в машину. Слышу холодный, без тени жалости голос Данилы. Не надо меня жалеть, я и сама с этим отлично справлюсь.
— Так будет лучше. Ты же понимаешь.
— Не понимаю.
Глава 2
Когда в душе поселяется тьма отчаяния, свету там нет места. Именно поэтому уже третий день я не открывала шторы в своей комнате в общежитии. И хоть девчонки, да и Паша были недовольны — не возникали. Наверное, боялись, что я вскроюсь или повешусь.
У нас в комнате зачем-то висит отличный крюк. Никто не знает, зачем его повесили, так же никто не знает, когда я встану с кровати.
А зачем мне вставать? Куда идти? Для чего жить? Вся моя жизнь была сосредоточена в сердце, которое вырвали, растоптали, разбили хрупкий панцирь моей души и разбросали обломки по свету.
И да, так нельзя себя вести. Нельзя зацикливаться на том, для кого ты оказалась просто дыркой для слива своей похоти. Нельзя верить, что бандит может полюбить искренне. Со всей силой страсти. Нельзя самой любить бандита.
Но разве в жизни все поддается объяснению? Разве можно объяснить, как на земле появилась жизнь, и почему небо голубое. Разве можно объяснить, почему я, обиженная на Макара, уже ищу возможность к нему вернуться. Любую возможность.
Найти парня, который будет меня домогаться, и попросить защиты? Подкараулить его, украсть, соблазнить, когда он будет расслаблен? Какой еще бред можно придумать? Тем более, это мне самой может выйти боком.
Еще можно попросить денег, он точно даст, но скорее всего через кого-то. Можно заявить, что я беременна, но разве он дурак, чтобы поверить в чудо.
Три дня, казалось, тянулись целую вечность. Медленно, словно жизнь замерла в определенной точке, и только один человек мог завести меня, как стрелки часов снова. Снова вдохнуть жизнь.
С Макаром вообще сложно спорить, если он что-то решает, лучше согласиться, чтобы не огрести. Но мне нравятся его решения. Мне нравится его ум, его раскатистый голос. Мне нравится, как резко, грубо он прижимает меня к себе, не отпускает, трахает до потери пульса, пока дела не оторвут его от меня снова.
Дела, дела. Как у него дела? Выписался ли из больницы, промыл ли раны, оставленные моими ногтями.
На фоне мыслей и тихого шепота, испуганных за мое состояние друзей, я услышала стук. Резкий, как порыв ветра. Оглушающий, как удовольствие от проникновения любимого большого члена.
Я вскочила с кровати, чуть не падая. Друзья тут же встрепенулись, и Паша придержал меня за локоть. Ноги после долгого лежания затекли.
— Это, наверное, Макар, — улыбнулась я, переминаясь с ноги на ногу. — Понял, что не может без меня и пришел извиниться.
Не знаю, что я такого сказала, но друзья испуганно переглянулись.
Даша открыла штору, впуская слепящий свет, и я прикрыла глаза, но продолжала гипнотизировать голубую, шелушащуюся древесину.
Паша осторожно отпустил мою руку, смотря на меня точь-в-точь, как на душевнобольную. Полосатая пижама, наменянная три дня, создавала соответствующий образ.
— Сама откроешь?
— Иди, ты, — прошептала я, заламывая руки и прижав их к болезненно ноющему сердцу. — Я приведу себя в порядок.
Паша пошел вперед, а я так и не двинулась с места.
Пусть он. Пусть будет он. Я не буду спорить. Я буду послушной. Я буду давать в попу, когда он захочет. Как это все унизительно, но сейчас я готова была на все, только бы вернуть свое счастье. Только бы еще хоть раз ощутить на себе его взгляд, его прикосновения, удары тела друг об друга. Как же хочется снова услышать хлюпающие звуки, от которых еще недавно я бы покраснела, а сейчас готова раздвинуть ноги от одного порочного воспоминания.
Стук повторился, и Паша рванул двери на себя.
Вся радость в миг улетучилась, когда в дверном проеме показался как всегда одетый с иголочки Данила.
Он мельком взглянул на Пашу, подняв уголок губ, когда заметил его гавайские шорты и посмотрел на меня.
— Привет.
— Как он?! — тут же спросила я, разочаровавшись в пресловутой надежде.
Зачем он приехал. Зачем теребит и без того расколотую душу.
— Уже работает. Кремень, — пожал он плечами и протянул руку.
Кремень. Ну кто бы сомневался. И наверняка даже не думает о своем здоровье. Ему бы полежать. Лучше со мной.
Я хмурюсь, когда замечаю в руке папку.
— Что это?
— Тебе. То, что Макар дарил.
— Ого, — подала голос Вероника, но мне было не до радости или восторгов.
— Что дарил? — не поняла я, чувствуя, как по телу проходит холодок, а капля пота стекает по немытой три дня спине. Как выглядят мои волосы, я даже боюсь представить.
— Может, ты уже заберешь, и сама посмотришь, — раздраженно дернул папкой Данила, и я на трясущихся ногах прошла вперед.
В папке были документы. На собственность, которая теперь за каким-то чертом принадлежала мне.
— Что это за хрень?! — закричала я, сотрясаясь всем телом, и не веря, что вижу, как Макар свел все наши отношения к торгово-рыночным.
Мы отлично потрахались — на тебе телефон за сотню штук. Взяла в рот — на тебе тачку, которую водить нельзя. Дала в задницу — на тебе жил площадь.
