— А я дык краснае люблю. Сладкае.
Хозяйка Яна, как и большинство в глубинке, говорила на «трасянцы» — смеси белорусских и русских слов, притом с характерным местным акцентом, порой режущим слух. Но речь Яны из-за необыкновенно красивого, грудного тембра голоса звучала мило и гармонично.
— Раньше она тоже его любила, но после кучи лекарств заработала аллергию. В том числе и на красное вино.
— А чым яна так балела?
— Забеременеть не может, — понизила голос Лена. — Но при ней про это — ни гу-гу: очень переживает. Врачи и ее, и мужа сто раз обследовали, сказали: все у вас в порядке, ждите. Вот они и ждут уже десять лет.
— Бедненькая, — покачала головой хозяйка. — Як жа ж без дзетак? У мяне вунь трое. Я б і яшчэ радзіла, ды гэтых трэба на ногі ставіць. Старшаму на будучы год у інстытут… Ай-яй, як жа ж без дзетак!
— Ничего, даст Бог, родит, — совсем не по-гурмански закусывая элитное вино соленым огурцом, успокоила Людмила Полевая. — Зато не надо на аборты бегать и травиться пилюлями! Это мужикам удовольствие, а нам, бабам, одни проблемы.
— Ну чаму праблемы? Яно ж і нам прыятна… — так и не решившись закончить фразу, Яна зарделась. — Мой Грышка дык такі ласкавы ў пасцелі.
— Все они ласковые, когда хотят, — недобро сощурилась Людмила. — и, заметьте, с любой, кого в эту постель затащат. Особенно если молодая и длинноногая!
— Та-а-а-к! Милке больше не наливать! — Лена отодвинула от нее пустой бокал. — Ну сколько можно? Уже дырка в голове от твоей ревности! «Молоды-ы-е, длинноно-о-гие!»… — передразнила она. — А чем мы хуже? К тому же опыта у нас — любого! — явно побольше. Катя, ты куда пропала? — нетерпеливо прокричала она в сторону веранды.
— Едва нашла, — тут же показалась Проскурина в проеме двери. — Холодненькая, — присев за стол, коснулась она щекой бутылки. — А когда мужчины должны с охоты вернутся?
— А хто іx знае? — пожала плечами хозяйка и кивнула на видневшийся за окном микроавтобус. — Шафёра у хату звала — не захацеў, у машыне астаўся. А мужыкі пакуль каго не прыстрэляць, з лесу не вылезуць. Раней, чым у чатыры, прасілі за імі не ехаць.
— Далеко охотятся?
— Адсюль кіламетраў сорак. Акрамя вашых ды нашых, месных, да егера Міхалыча, сення на ахоту яшчэ людзей панаехала. Хто толькі сюды не ездзіць: i артысты, i палітыкі, і прафесары разныя! Міхалыч майму Грышку дваюрадным дзядзькам будзе. Жонка яго даўно памерла, а сын летась ажаніўся. Нявестка — дзеўка маладая, прыгожая, тэхнікум скончыла. Тры дні вяселле гулялі госці са усёй Беларусі прыязджалі! Ды якія імянітыя! А нявестчыны падругі як усім спадабаліся! Вясёлыя…
— И часто эти подруги к невестке егеря приезжают? — мигом помрачнела Полевая.
— Не ведаю, мабыць, i часта. Міхалыч — ён строгі, але нявестку любіць. Цяжка ёй адной у вёсцы, яна ж сама з райцэнтру.
— Та-а-а-к… Пусти козла в огород… Придется мне ехать с водителем. Дай сигарету, — попросила она Проскурину.
— Ты же бросила! — Колесникова раздосадованно махнула рукой. — Ненормальная! Они там в лесу за день так выбегаются, что не до баб!
— Кому не до баб, а кто, как увидит козу на двух ногах, так и норовит ее уложить.
— Фу! — скривилась Ленка, почувствовав неловкость перед хозяйкой. — Не слушайте ее. У нашей Людмилы больное воображение: ревнует своего Пашку к каждой юбке. А вот что мне тогда делать? У моего Игоря две трети сотрудниц банка — красавицы, умницы и не замужем. А у твоего Полевого даже задрипанной секретарши нет! Разве что появится какая-нибудь грымза ближе к пенсии. Если ректором станет.
— У майго Грышкі ё секратарша… Ну і што з таго? — не поняла Яна.
— И сколько ей лет? — криво усмехнулась Мила.
— Юбілей у будучым годзе. Пяцьдзесят.
— Пятьдесят… А если пятьдесят — по двадцать? Я имею в виду студенток! А еще заочницы, аспирантки. То зачеты, то консультации, то заседание кафедры, то совещание… А то и домой припрутся, якобы за рецензией! «Павел Валентинович, Павел Валентинович!» — передразнила она воображаемых студенток и провела ладонью по шее. — Вот где они у меня сидят, шлюхи недоученные! Так что не надо нам ни ректорства, ни секретарши! Был бы уродом — И никаких проблем.
К счастью или несчастью, сорокасемилетний Павел Полевой действительно был красивым мужчиной. Гордая стать, орлиный нос, пронзительные голубые глаза, летящая походка, завораживающий голос, волнистая темная шевелюра с легкой проседью. Да еще ума палата! Невысокая, плотненькая Людмила внешне, конечно же, ему проигрывала. Но ведь чем-то она его покорила в свое время! Задором, молодостью, а может, способностями? Молоденькая аспирантка два года ходила у Павла Валентиновича в любимицах!
Правда, по прошествии одиннадцати лет замужества она призналась подругам, что в сравнении с мужем чувствует некую ущербность: заброшенная из-за рождения детей недописанная диссертация давно утратила свою актуальность, плюс десятилетнее сидение дома…
— А по-моему, ты и урода ревновала бы к каждому столбу, — вступила в разговор Катя. — Потому что главная причина не в нем, а в тебе, в твоей неудовлетворенности собой. Мы тебе сто раз говорили: выходи на работу.
— Да кому я нужна — экономист без стажа?! Тридцать семь лет, а ни дня еще не работала — семинары в аспирантуре не в счет.
— Стаж — дело наживное. Ты только захоти, а работа найдется! На первых порах, конечно, забудь о своем красном дипломе и засунь амбиции куда подальше. Но ведь ты умница, быстро всему научишься. А то сходишь с ума от своей невостребованности, в том числе и профессиональной!
В последние годы жизнь супругов Полевых и в самом деле стала напоминать мелодраматический триллер с повторением набивших оскомину сцен: то у них тишь да благодать, то полоса скандалов со втягиванием в выяснение отношений друзей и родственников. Беда была еще и в том, что с каждой ссорой периоды спокойствия все укорачивались, а число проблемных этапов увеличивалось. В основном во всем винили Людмилу: сидит дома, не работает, только пилит мужа.
Лена и Катя не единожды обсуждали между собой эту тему и отчасти были согласны с большинством. Но, сочувствуя Павлу, они жалели и подружку. Ревность — болезнь, которая, увы, не лечится. А подхватила она эту заразу еще в детстве, глядя на отца, который, занимая ответственный пост, менял любовниц как перчатки. И партком, и вышестоящее начальство закрывали глаза на мужские шалости директора крупного предприятия — главное, чтобы на вверенном ему объекте росли производственные показатели. Зато жене с двумя повзрослевшими дочерьми приходилось несладко. А уж после того как глава семейства открыто признал двух внебрачных детей от женщины, работавшей в одном из филиалов завода, им и вовсе пришлось прятать глаза от людей. Хоть из подъезда не выходи!
