надеюсь, что он чувствует за собой вину. Муж находится на кухне — пьет чай, не отрываясь от окна переписки в смартфоне.
— Переоделся бы хоть, — устало произношу я и сажусь напротив Максима. Я не хочу его пилить, но это выходит как-то само собой. — Прости, я… — тут же винюсь я и протягиваю руку, накрывая телефон мужа ладонью. Макс же раздраженно шипит и вытаскивает айфон из-под моей руки.
— Я понимаю, что ты расстроилась, — говорит он, так и не отрывая взгляда от экрана, — иди спи, малыш, ты, наверное, как и всегда, устала, — коротко добавляет он, не скрывая ехидства и явно намекая на то, что с интимом у нас в последнее время все не очень гладко.
А дело в том, что, когда Макс приходит домой, я чаще всего уже сплю либо просто валюсь с ног от усталости.
Я прикусываю губу, ничего не ответив, лишь жалею, что поддалась эмоциям и убежала в ванную комнату. Макс же оценил мои духи, приобнял… а я давно не была такой красивой. Сама не заметила, как за год, что я не ходила в салон на окрашивание, у меня отросли волосы почти до пояса и… словно гуще стали.
Я намереваюсь потянуться к мужу опять, желая на этот раз взять его за ладонь, свободную от телефона, но Максим берется ей за ручку кружки и отпивает чай. Громко отпивает. А затем словно начинает его пережевывать, цедя воду через зубы. На его скулах напрягаются желваки, а меня передергивает. Внезапно я испытываю раздражение. Мелочь, но кто так шумно пьет чай? И почему я раньше не замечала этого?
Поежившись и обняв себя за плечи, я поднимаюсь из-за стола и иду в спальню, по пути замерев у зеркала в коридоре. Волосы действительно отросли, только вот за год и цвет стал мышиным. И замечаю я это тоже только сейчас. Словно и правда весь последний год нахожусь в спячке и совершенно ничего, кроме Лены, не замечаю.
Сначала это безумно округлившийся живот и каждый толчок, к которому я прислушиваюсь, а затем и вовсе вся моя жизнь крутится вокруг Леночки. И это нормально, я же люблю ее, забочусь о ней, но я не живу нашей жизнью, я проживаю ее жизнь. А Макс… Макс живет своей жизнью.
Я оттягиваю влажную прядь волос, кручу ее в руках и, прикусив губу, быстро иду за телефоном. Пока не передумала. Утром моя гордость меня сожрет, но сейчас… Сейчас я вытаскиваю телефон из-под подушки и быстро печатаю сообщение подруге:
«Маюш, я знаю, что ты сама сейчас не в лучшем положении, но вдруг можешь занять мне денег? Волосы покрасить. Я пока не знаю, сколько надо, в инсте пороюсь, скажу. Принимает ли моя мастер сейчас вообще, тоже не знаю. А у Макса просить не хочу, решила сделать ему сюрприз».
«Не вопрос, Мариш», — быстро мигает на экране ответ, а следом еще один:
«И с Ленкой я посижу. Давно уже пора тебе ее начать оставлять со мной».
Я кусаю, практически жуя, нижнюю губу. Да, Майя всегда предлагала, и даже сегодня… но я каждый раз чувствую себя словно бедным родственником. Почему я должна просить ее, когда у меня есть муж? А сегодня… сегодня я пишу короткое, но очень емкое «Спасибо» и засыпаю, чувствуя, как сводит скулы от улыбки.
Леночка просыпается в третьем часу ночи, Максима в кровати нет, а потому я без раздумий кладу дочь рядом и после того, как она насыщается молоком, не перекладываю ее обратно, просто поворачиваюсь на бок, приобняв ее, и засыпаю.
Обычно я кормлю Лену только сидя, чтобы не вырубиться во время ее ночных трапез. А еще потому, что Макс спит как слон и может во сне ненароком придавить дочь. Но последние пару месяцев муж предпочитает ночевать на диване в большой комнате, и мне это даже немного на руку. Я все чаще теперь высыпаюсь.
Утром первым делом я варю Лене рисовую кашу, перемолов ее потом еще и в блендере, чтобы та была практически воздушной, как облачко. Именно так я ее и называю — облачная каша, а Лена, только заслышав название любимого завтрака, радуется и кивает, что будет кушать ее с удовольствием. Завтрак у нас, к слову, каждый день в половину седьмого. После этого дочь гордо уползает из кухни. На руках сидеть она не особо любит, а вот ползать, причем именно по-пластунски, — за милую душу.
В семь просыпается Макс — видимо, на запах жареного бекона, который я готовлю ему. И только через два часа после этого я облегченно выдыхаю и иду заваривать себе кофе. Все утренние заботы завершены: уборка, готовка, муж отправлен на работу, а дочь уложена на первый сон. Я сажусь на стул в кухне и ненадолго прикрываю глаза, наслаждаясь тишиной. И уже немного погодя под кофе я нахожу страницу своего колориста и списываюсь с ней.
Нина так рада тому, что я объявляюсь, что в итоге выходит на работу в свой выходной день, подстраиваясь под меня. И как только я наконец-то добираюсь до нее и опускаюсь в специальное кресло, а затем встречаюсь с Нининым взглядом в отражении зеркала, она недовольно говорит:
— Я и подумать не могла, что у тебя настолько мышиный цвет. — Нина действительно выглядит расстроенной этим замечанием, а я натянуто улыбаюсь в ответ, почему-то ощущая вину за собственный цвет волос.
На Нину я не обижаюсь, понимая, что она не со зла.
Я с тринадцати лет осветляю пряди и, когда переехала в столицу, первым делом нашла мастера себе по душе. А потому сама за это время забыла, как именно смотрится мой родной оттенок волос.
— Сколько же ты у меня не была? — надевая на меня специальный фартук, размышляет Нина, — Но волосы отросли. Шикарно просто. И знаешь, мне кажется, гуще стали. — Она взвешивает их в ладони, а я довольно киваю, подтверждая ее наблюдение.
Странно, что только вчера это заметила. Хотя… Я же все время волосы закалываю, иначе Лена их цепляет, выдирает или даже тянет в рот, особенно когда пряди пахнут фруктовым шампунем.
Через три с лишним часа я выхожу на улицу, ощущая забытую беззаботность. На душе легко-легко, и я даже шапку не надеваю, несмотря на
