у отца Бориса Распутина, когда он меня заберет. Мне кажется, пять лет приличный срок для наказания.
Пять долгих лет.
Я даже с ней переписываться не могу. До пятнадцати лет в этой школе запрещены переписки. А мне только тринадцать.
Тут вообще много всего запрещено. И мальчики, которых отправляют сюда, вечно бунтуют, пытаясь сломать систему, которой уже двести лет.
Часто пытаются и меня подзуживать, но я не ведусь.
Мне привычна обстановка дисциплины, таким меня вырастили. До того как я узнал настоящего отца.
Я кутаюсь в фирменную тонкую куртку школы и спускаюсь по лестнице во внутренний дворик. Колонны не позволяют продувать его ветром. Это видно по спокойному меху на пальто отца, который стоит у одной из них.
До сих пор удивляюсь, как можно быть таким огромным. Я бы хотел таким стать. Огромным драконом для своей маленькой принцессы.
— Ярослав, — скупо приветствует он, и я даже не успеваю поздороваться. — Сходи накинь что-нибудь. Сходим прогуляться. Холодно сегодня.
Не приветствия, не рукопожатия. Очевидно, я все еще никто для него. И тест ДНК это не изменил.
Я киваю и убегаю за вещами. В нашей комнате не смотрю на пацанов, которые буквально вскакивают при моем появлении. Боятся они меня. А нападать могут только толпой. Вместе ведь на физическую подготовку ходим.
Знают, что поодиночке задавлю.
Я обуваю зимние ботинки, накидываю форменное пальто и сбегаю вниз, слыша в спину голос Ника Фогеля, которому я сегодня сломал нос:
— Русский ублюдок.
Мы все принадлежим к одной расовой категории, но меня не любят только потому что мой отец русский.
К ним здесь отношение такое себе. Будем честными. Совсем хреновое. Иначе не тусил бы я постоянно в карцере, чтобы ненароком не убить никого.
Сломанный нос результат моей несдержанности.
— Ну как ты тут? — спросил отец, когда мы вышли с территории школы. Она высилась замком над окрестностями, забитыми в основном деревушками и одним большим озером.
Мне эти места нравились в особенности зимой. Уж больно сказочным все казалось. Мире бы понравилось.
Мы бы бегали по заснеженным дрожкам, кидались бы снежками и громко хохотали, выпуская пар изо рта.
Хотя, впрочем, там в Сибири, где она сейчас живет, все то же самое.
Может быть поэтому я еще способен здесь находиться. Мысли о ней спасают. Я должен скоро ее увидеть.
— Нормально. Кормят хорошо. Недавно возили нас на хоккейный матч местных команд.
— Как учеба? Не отстаешь? Ты же младший в своем классе…
Стоит ли говорить, что не возраст показатель ума.
Обычно взрослых пугают такие выражения из уст подростка. А если я хочу, как можно быстрее отсюда выбраться, то нужно просто вести себя как простой тринадцатилетний мальчик, а не маленький робот. Хотя те, кто взял меня на воспитание в младенчестве, именно этого и добивались. Но Мира все изменила. Одна маленькая девочка, при взгляде на которую я впервые стал чувствовать.
— Пока справляюсь.
— Есть хочешь? — он останавливается возле мясного ресторанчика, в который мы ходили в прошлый его приезд. Здесь очень вкусный бифштекс, а после ваты, которой нас кормят, настоящий кусок мяса был бы блаженством.
— Да, было бы здорово. Надеюсь, за полгода вкус мяса не стал хуже, — сам не знаю, зачем я упомянул то, когда он приезжал последний раз. Наверное, от обиды. Глупой, не по возрасту детской. Но других родители навещают раз в месяц. А я, получается, не особо-то и нужен.
Хотя за пять лет мог бы привыкнуть.
— Как Мира? — жадно спрашиваю я, как только нам подали меню.
Я не видел ее так долго и каждый раз просил рассказать в подробностях, чем она занимается, чему научилась. Думает ли обо мне. Хотя за такой срок актуальнее — помнит ли.
— Мира прекрасно. Занимается спортом, учится.
— А ей можно? Спортом-то? — она же маленькая, как фея. Хрупкая. Надави и сломаешь.
До сих пор помню, как удивился, когда ее увидел, такую крошку, что сломать боишься.
Не зря ее мать Нина оберегала, как кошка оберегает только что родившихся котят.
Не зря она с самого начала мне не доверяла.
Я ведь в их дом пришел с одной целью.
Выкрасть Миру, чтобы с ее помощью враги отца шантажировали его и отобрали завод, которым тот владеет.
Именно для этого меня растили.
Как и многих таких как я.
Для ловушки для таких вот магнатов как мой отец.
Кто же знал, что роль сына, которую мне дали, станет настоящей?
Кто знал, что я смогу обрести семью.
Но пока я здесь. Жду, когда смогу вернуться. Жду, когда отец простит.
— Можно. В щадящем режиме, — отец сделал заказ, а я в уме начал перебирать всевозможные варианты того, чем бы она могла заниматься. Танцами? Волейболом? Плаваньем? — Закажи, что хочешь.
Я быстро попросил принести бифштекс с картошкой и салатом и снова принялся думать о видах спорта. Ну точно не прыжки в воду. И точно не боевые виды спорта.
— Мира занимается фигурным катанием.
— Нет, — картинка того, как Мира падает на лед и ломает шею, буквально ослепляет. — Ты же не позволишь!
— Она уже четыре года занимается. Весьма успешно, хотя скорее всего тренер просто хочет больше денег и врет о ее способностях.
— Где они сейчас живут? В прошлый раз, я помню, ты говорил, что уговариваешь их вернуться в Усть-Горск? — именно там был комбинат отца, которым, по его словам, однажды мне предстоит управлять.
Я не против, мне там понравилось. Это не просто предприятие, это целый город, в котором своя жизнь. И сейчас там король Распутин Борис Александрович. Мой отец. Как оказалось.
— Еще в Новосибирске. Но я работаю над тем, чтобы они вернулись домой. Сейчас строю ледовый дворец в нашем городе. Думаю, за полгода-год закончим. Лучше расскажи, какие предметы тебе лучше всего даются.
— Все. Но больше всего нравится основы управления бизнесом и экономика, — на самом деле программирование. Но я буду говорить то, что отец хочет услышать.
— Это хорошо. Бизнес — это хорошо, хотя умение уйти от налогов лучше, — чуть посмеивается он, и я подхватываю. Наверное, это инстинкт. Делать все, чтобы отец начал доверять мне.
Но я знаю, что для этого должен пройти не один год.
Но я подожду. Я довольно терпеливый. А иначе не смог бы
