бы я яйцами на публику тряс, вместо того чтобы делом заниматься, не было бы у них сейчас ни дома этого, ни машины, ни нового телевизора. Ничего бы не было! И всё, что у них есть – это исключительно благодаря моему трудовому геморрою. Так и запиши!
– Так вы же говорите, он сам купил?
– Сам... Вот, держи, – протянул Даниле массивную связку ключей. – Больше назанимал, если честно. Но отдаёт-то, угадай, кто? – Выдержал паузу. – Вот то-то! Сам он, ага...
Данила перебирал ключи, и, стоило пальцам коснуться потемневшего железа, мгновенно вспоминал какой от чего. Сердце тоскливо сжалось.
– Дядь Серёг, как же так случилось-то? Ну, с батей? В голове не укладывается.
– Так бывает, – нахмурился тот, – это жизнь. К тому же, бухал он в последнее время.
– Странно. За ним, вроде, не водилось.
– Дурное дело не хитрое. Может, с бабой не склеилось, может, просто вожжа под хвост попала. Не знаю. Ты о себе лучше думай, как будешь теперь. У тебя категория-то какая? А то, давай, может, попробую тебя в напарники к рейсовым дальнобоям пропихнуть?
– Как не знаете, дядь Серёг, вы же друганами были? Брата́ми друг друга называли, полжизни в рейсы вместе ходили?
– Да не работали мы с ним уже года полтора как! – раздражённо вспылил дядя Серёга. – И я в другую контору подался, и он... Э! – Махнул рукой. – Чего там говорить! Не осталось у нас с ним ничего общего. Разошлись дорожки. Так тоже бывает.
Данила ошарашенно молчал. Для него дружба отца и дяди Серёги была эталоном, с самого рождения на неё смотрел, по её образцу и с Киреем братались. И главное, отец в письмах ни слова, ни полслова о размолвке!
– И ты это, Дань… не дай бог, узнаю, что за старое взялся, так помяни моё слово, – дядя Серёга поднял к его носу кулак, – прибью!
– Да не, я и собирался. Не дурак. А вы это... деньжатами не выручите на недельку? Я отдам, чес слово!
– Ларёк грабанёшь, как в старые, добрые?
– Да не, ну правда, завязал я, дядь Серёг! Заработаю, не вопрос, мне просто на первяк перекантоваться... – Запнулся об его изучающий взгляд. – Нет, ну если нет, то и нет... Я тогда у пацанов подогреюсь.
– Я тебе подогреюсь! Дам, и не в долг, а так. Считай, дембельские! Заслужил! Кирюха, вон, за будь здоров каждый день с «пап, дай денег» начинает, и ничего, не заела совесть! – Вздохнул. – К матери-то поедешь?
– А чего мне там делать, на её очередного хахаля смотреть?
– Ты теперь мужик, Дань, – отведя взгляд, потеребил дядька сигарету. – Так что обидки свои пацанячьи давай-ка в сторону, и... Надо, понял? Мать она и есть мать!
Родной двор сталинских пятиэтажек встретил Данилу всё той же сонливой тенью высоких тополей и скрипом старых качелей во дворе. А когда открывал квартиру, в подъезд выглянула соседка баба Маша. Всплеснула руками:
– Батюшки, Данила! А я думаю, кто там шурудит, а это ты!
– Здорова, армия! – хрипанул из-за её спины пропитой голос деда Вити. – С возвращением! Это надо обмыть! Традиция такая!
– Так, пошёл отсюдова! – вскинулась баба Маша. – Тебе лишь бы повод! – и, выскочив в подъезд, захлопнула дверь перед его носом. Деловито осмотрела Данилу. – Ну, с прибытием, с прибытием! Кот ваш, кстати, уж полгода, как у меня гостюет. Заберёшь?
Барс – полосатая наглая морда, первое время ходил по квартире, осторожно принюхиваясь, как будто не был здесь лет десять. Но уже через пару минут Данила застал его метящим стену в коридоре. Схватил за шкирку:
– Ещё раз увижу, яйца отрежу, понял?
Кот смотрел на него невозмутимо, как на дурака. Данила усмехнулся – ну да, а сам-то он с чего начал? Отжать бабло у вокзального каталы – это так-то беспредел, по которому надо будет ответить. Но зато и до Шпика теперь точно дойдёт весточка, что Хулиган вернулся.
Нового кресла-кровати, на котором он раньше спал, в квартире больше не было. Не было и импортного цветного телевизора, который отец купил перед уходом Данилы в армию. И старинного дубового стола на массивной фигурной ножке, и новой лакированной «стенки», вещи из которой – одежда, книги, посуда и прочий хлам, теперь были просто свалены кучей в углу. Даже холодильника больше не было. И это было так же странно, как и смерть отца.
Усталость с дороги и дяди Серёгина самогонка сделали своё – силы кончились. Даже навязчивая идея фикс пойти вечером по девчонкам, и та отпустила. К тому же, без Кирея не так куражно.
Засыпая, вспомнил вдруг дерзкую девчонку с вокзала. Как зажал её в первый раз на перроне, и как успел тиснуть во второй раз, когда отозвал за доску почёта. Правда, тут же получил укропом по морде, но, блин...
Улыбаясь, провёл языком по припухшему следу от укуса на губе. Главное, что она подошла, а значит, была не так уж и против! Может, судьба? Только хрен его знает, как и где её теперь искать.
– Так это ещё не всё! Ты дальше слушай! – Щёки уже сводило, но прекратить смеяться не было сил. – Короче, папа в ярости и давай там кипешить – вокзальных ментов дёргать, свидетелей собирать, ну короче, как обычно. Слава богу, поезд подошёл! В общем, встретили Оксану с Тёмкой, туда сюда, время как бы упущено, ну и всё. Папа бурчит, конечно, под глазом фингал наливается, но в целом – почти успокоился. Пришли на остановку – автобусов нет. Ну что делать, папа пошёл к таксистам, а мы с Оксанкой ждём. И тут слышу: Марин! А я даже и не туда, что это меня, понимаешь? Опять: Марин! И свистит. Ну я чисто машинально оглянулась, а это он, прикинь! За доской почёта спрятался и подзывает, вот так, знаешь... – загадочно поманила Катьку пальцем.
Та поерзала от нетерпения:
– Ну-ну? А ты?
– А что я, Оксанка-то тоже повернулась! И сразу просекла, что к чему. Говорит – этот тот самый? Я – ну да. Она – ну всё, сейчас ему отец бошку оторвёт... А мне что-то так жалко его стало, думаю, ну придурок, конечно, но так-то прикольный. Ну то
