— Златушка, — шепотом позвала сестренку, поглаживая по головке.
Она приоткрыла глазки, сонно проморгала и растянула ротик в улыбке.
— Ты пришла.
— Вставай, моя хорошая, мы уходим, — сколько раз я представляла этот момент. А он оказался ещё слаще, чем в мечтах.
— Но нам же не разрешают уходить из здания, — непонимающе хлопала заспанными глазками, цвета ясного неба.
— Я забираю тебя навсегда, — ласково улыбнулась сестре.
Малышка смотрела на меня не мигая. В ее детском взгляде было столько осознанности, зрелости, сколько не бывало порой и у взрослого. Умудрённая коротенькой жизнью. В голубых блюдцах собрались слёзы и немые ручьи покатились по осунувшимся щекам. Она не всхлипывала.
— Соберу вещи, — тихонько шепнула сестренка и вытерла мокрую дорожку рукавом выцветшей пижамы.
Я помогла ей спуститься с двухъярусной детской кроватки и на секунду задумалась. При поступлении в детский дом, ребёнку коротко остригали волосы. Раньше они спадали подвитыми локонами до лопаток. Отец так любил перебирать их пальцами, говорил на ощупь точно шёлк. А цвет был мамин. Больше никогда не позволю их никому обрезать!
Малышка спешно опустошала свою тумбочку, собирая немногочисленные пожитки в пакет. И тот все же остался полупустым. Я помогла сестренке переодеться и поспешила убраться из этого ужасного места, опасаясь, что Жаба Борисовна передумает и не отдаст мне сестру.
— Готова? Давай помогу спрятать мишку.
— Нет, — шепнула малышка, — ей нужнее. Злата тихонько подошла к девочке, спящей на нижнем ярусе кровати, и положила игрушку. Ребёнок завозился, приобнял медведя и повернулся на другую сторону. — Теперь ты будешь охранять ее. А мне пора.
Я улыбнулась. Моя Злата осталась тем же милым ребёнком, детский дом не сломал ее, впрочем как и меня. Выбравшись на улицу, вздохнула полной грудью. Почувствовала себя увереннее. В одной руке пятилетняя сестренка, в другой пакет с одеждой, которую можно выкинуть. Не буду ждать, пока заработаю на новую. Залезу в заначку и обновлю Злате гардероб. Так и пошла, хлюпая и скользя по растаявшей массе снега и льда. Душу согревала мысль, что нам есть куда идти, я продала фамильные драгоценности и купила однушку на окраине города. А ещё тепло моей Златы. Единственного родного человека на этой земле.
Через пару часов мы наконец доплелись до своего гнёздышка. Ноги гудели, руки устали от тяжести ребёнка. Она промочила сапожки (чертовски старые) и я несла ее, чтобы сестренка не простыла. Узкий коридор встречал затертыми обоями, вешалкой в виде трёх крючков и старого зеркала, оставшегося от прежней хозяйки. О том, что оно видело я старалась не задумываться. До нас здесь жила старушка с сыном алкоголиком. Старый потёртый линолеум с прорехами посередине, тускло поблескивал в свете одиноко свисающей лампочки. И не скрыть эти дыры мебелью… Зато мне удалось избавиться от затхлого запаха, удушающего каждого, кто пытался войти в этот дом. Прямо по коридору расположилась крохотная кухонька не больше восьми квадратных метров. Две тумбы, раковина, электрическая переносная плита, мини холодильник и раскладной стол с двумя табуретками — вот и вся обстановочка. Слева по коридору ванная комната, если так можно выразиться, четыре квадрата. Потрескавшаяся голубо-белая плитка и старая сантехника, которую я надраивала несколько раз. Поморщилась, вспоминая в каком ужасном она была состоянии. Но мама говорила: не зазорно убирать грязь, зазорно жить в грязи. Справа единственная жилая комната. Небольшая. Те же содранные, в некоторых местах, обои и старый линолеум. Для сестры я купила новую кровать, и стол, обустроила «игрушечный» уголок. Органам опеки понравилось. Для себя оставила старый скрипучий диван. Несмотря на свою потрёпанность, квартира дышала чистотой. Я не могла привести ребёнка в грязную халупу. Малышка молча осматривала наш новый дом. Я закусила губу, вспоминая семейный особняк в Париже и коттедж в Москве. Сестренка не успела пожить во Франции, родилась здесь, в России. Но родовое гнездо было ничуть не хуже французского поместья, поэтому роскошное жилье ей было знакомо.
Злата внимательно осмотрела квартиру и повернулась ко мне.
— Зато наше! И мы вместе! — ее личико озарила улыбка и я прижала сестру к себе. Спасибо, Господи, теперь все наладится.
Глава 3
Сестренку я пристроила в сад. Пришлось вынуть несколько красненьких купюр из заначки, которая осталась от продажи украшений. Спасибо маме, она открыла банковскую ячейку на мое имя. В день моего восемнадцатилетия, на пороге детского дома, в котором я коротала последние два года, появился солидный мужчина. Представился помощником нотариуса, в производстве которого находились наследственные дела моих родителей. Он передал мне конверт, плотно запечатанный и расписанный ручкой в местах склейки. Когда из его уст вылетело слово «мама», на глаза навернулись слёзы и сердце больно защемило. Идти мне было некуда и я забилась в угол одного из самых дешевых кафе, чтобы прочитать письмо.
«Доченька! Моя маленькая принцесса! Сегодня день твоего совершеннолетия и я поздравляю тебя с этой датой. Это важный рубеж в жизни каждого человека. Мне горького оттого, что я не рядом. Что не могу обнять, поцеловать и сказать как сильно тебя люблю. Ведь, если ты читаешь это письмо, значит меня больше нет.
Я прошу тебя быть сильной. Не забывать то, чему мы учили тебя с отцом. Оставаться верной себе. Всегда.
Прости меня, доченька, но я не смогла сберечь наше состояние. Я вынуждена переоформить всю недвижимость и опустошить банковские счета, так требуют люди, убившие твоего отца. Это плата за вашу с сестрой безопасность. К сожалению, мне не удалось узнать кто за этим стоит…
К этому письму приложены документы, с помощью которых ты сможешь получить доступ в банковскую ячейку. Там небольшой подарок.
Уповаю и молю Господа, что ты не получишь и не прочтёшь это письмо. Что твое совершеннолетие мы отпразднуем вместе. А если нет — поцелуй от меня Злату.
Я на небесах, с твоим отцом. Чаще смотри на небо и мечтай, а мы приглядим за тобой.
Берегите друг друга. С любовью, мама».
Каждое прочитанное слово резало острым ножом. Горло давило комом, слёзы заливали деревянный стол и капали в кружку с кофе. Я поднесла письмо к трясущимся губам. Вдохнула аромат маминых духов, уже едва уловимых. В конверте аккуратно сложено лежали банковские документы. Дата открытия ячейки за день до смерти мамы. Она чувствовала… А может ее гибель это тоже убийство?
Тот день я провела на могиле родителей. На последние деньги купила живых цветов и прорыдала до позднего вечера в обнимку с холодной твердостью надгробных плит.
В банковской ячейке меня дожидались фамильные драгоценности: украшения с бриллиантами, сапфирами, жемчугом, изумрудами, — и пачка с банкнотами. Видимо то, что маме удалось сберечь. На первое время этого было достаточно. Но я очень экономила, пытаясь не тратить лишнего. Не могла позволить себе остаться без гроша за душой.
На мое удивление, я быстро распрощалась с мечтой об учёбе за границей, без лишних сожалений. По итогам вступительных экзаменов, я все же прошла на бюджет и поступила на юридический факультет. Выбрала заочную форму обучения, чтобы совмещать с работой. Для меня было важно получить образование. Я привыкла развиваться и учиться.
Не станет открытием, что юную леди без образования и опыта не очень-то хотели принимать на работу. Сколько вакансий я пересмотрела, сколько собеседований прошла…. В итоге, выбрала гипермаркет поближе к детскому саду Златы и устроилась туда кассиром.
Сегодня у меня выходной, а на повестке дня посещение следователя, занимавшегося делом об убийстве отца. Мне показалось важным сообщить ему о письме мамы. Ведь люди, на которых теперь оформлена наша недвижимость и есть преступники, разве нет?
Отыскать нужный отдел полиции стало делом непростым. Серое угрюмое здание, спрятанное от потока прохожих, приютилось во дворе многоквартирных домов, казалось, доисторической эпохи. Плоский козырёк венчал флаг, на железной двери герб и табличка «Отдел полиции N 5 Октябрьского района». Рядом с входом соответствующий контингент. Запах умопомрачительный. Я протиснулась мимо девушки с низкой социальной ответственностью интенсивно жующей жвачку и группы молодых людей, судя по всему, подравшихся и не успевших опохмелиться. Последние сопроводили меня жадными взглядами, словно я была банкой с рассолом или таблеткой аспирина. Поспешила прошмыгнуть внутрь, внутренне содрогаясь от внимания компании. На входе бравый дядька в форме, такой же опухший, как ребята на улице. Бульдожьи щеки поросли недельной щетиной, малюсенькие глазки глубоко посажены, отчего сердечные круги под глазами кажутся ещё темнее. Шею не видно за вторым, нет… за третьим подбородком. Форма плохо сходится на животе, того и гляди пуговицей выстрелит в кого-то. Толстыми пальцами держит карандаш, разгадывая кроссворд. На улице пахло лучше. Там хоть воздух свежий, а здесь ни одного окна не открыто.
