class="p1">Будто не чувствовал моего веса.
Так горячо и жестко, что, казалось, брюки вот-вот задымятся и пеплом осыплются на пол.
От шока я совсем не знала, что делать. Никакой опыт семейной жизни не спасал. Никакие знания из книг и фильмов не приходили на ум.
Как жертва изощренной пытки, я жадно хватала воздух, когда гад вынимал из меня свой язык. Пыталась бить по груди. Отчаянно брыкалась.
И глухо, жалобно поскуливала, когда мужской язык снова оказывался у меня во рту, а твердые ладони звонко шлепали по попе, будто я не отбиться пыталась, а радостно подмахивала этому мерзавцу.
Умереть со стыда хотелось… Вот прямо здесь! У этой стеночки. В этих объятиях, больше похожих за захват.
Отключиться. И не чувствовать, как уже влажный шов на брюках грубо впивается в промежность. Натирает сквозь белье нежную кожу.
Как предательски ноет грудь. А соски в тонком кружевном бюстгальтере царапают ткань рубашки. Остро. До звезд перед глазами.
Как внизу живота все полыхает… закручивается в тугие спирали. Сжимается. И до ломоты во всем теле требует заполненности.
Глубоко.
Быстро.
На ту самую длину, что трется сейчас о влажные складки.
Это было полное падение. Аффект. Позор, которого я никогда не испытывала в своей жизни.
Мысленно еще боролась. Вспоминала, что я взрослая независимая женщина. Напоминала себе всякие слова вроде «гордость», «стыд» и «совесть». Хныкала от отчаяния.
А тело…
Ему было плевать на возмущенные переговоры тараканов в моей голове. На то, что я в незнакомом месте с мужчиной, которого первый раз вижу. И вообще пришла не за тем.
Телу было хорошо! Так жарко и остро, как никогда не было с мужем. Как не думала, что вообще бывает.
Оно с каждой секундой все сильнее предавало меня. Бесстыдно. Грязно. Подло.
Как кострище, которое слишком долго ждало, что его наконец подожгут, тело пылало и требовало еще больше этой непривычной ласки.
Пугало своей отзывчивостью и покорностью.
— Охуенная… Сладкая… — Будто одной ласки мне мало, чудовище добивало гордость еще и бархатным шепотом.
— Крышу от тебя сносит, — не прекращая натирать промежность, порыкивал Бояринов мне в шею.
— Горячая малышка. — Вылизывая языком ушную раковину, этот гад окончательно плавил мозг.
— Затрахаю тебя, — уверенно грозился, укладывая меня спиной на что-то твердое.
Дальше был какой-то пробел в сознании. Чистый лист.
Я помнила, как лопатки скользили по стене, а соски вжимались в твердую мужскую грудь. Помнила темное небо за окном и огни в соседнем бизнес-центре.
А потом вдруг оказалась без брюк, в расстегнутой рубашке на массивном письменном столе. И вместо окна перед глазами покачивался потолок.
— Пару раз здесь, а потом переберемся на диванчик, — на непонятном языке произнес склонившийся надо мной монстр. — Надеюсь, до утра у тебя никаких планов?
Горячая рука легла на грудь, стискивая. А язык мазнул по шее вдоль вены.
От этих слов и движений по всему телу мурашки забегали. Табунами. Как дрессированные. Туда-сюда.
Каждое нервное окончание вспыхнуло ярким факелом.
А потом я услышала тихий вжик молнии…
Шипящий, сквозь зубы выдох, словно мой насильник ощущал нечеловеческие страдания…
И следом увидела в зеркале сбоку эпическую картину.
Женщину, ужасно похожую на меня. Только с горящими глазами и искусанными губами. Полуголого мужчину. Мускулистого, плечистого. Со сложным узором татуировок на сильных руках. Без рубашки и со спущенными штанами.
Почувствовала, как что-то тяжелое, внушительное и бархатное опустилось на бедро. И кончики чужих пальцев прочертили горячие линии от пупка вниз.
Последнее, будто ведро ледяной воды, в одну секунду привело меня в сознание.
«Что?»
«Как?»
«Женя, твою мать…» — пронеслось в голове, и жгучее желание сменилось шоком.
Морок исчез.
Все чакры, которые раскрылись за несколько минут эротической пытки, резко схлопнулись.
От стыда вспыхнули щеки, шея и, наверное, каждый сантиметр кожи.
А паника придала столько силы, что хватило и на то, чтобы оттолкнуть от себя тяжеленное чудовище. И на то, чтобы, под громкий рев «Куда?!», схватить штаны и пулей вылететь из кабинета.
Паша
Я, конечно, знал, что бабы бывают с придурью. Бог не уберег от встреч и с такими.
Но чтобы кто-то сбегал от меня в разгар веселья… Со спущенными трусами и одеждой в охапку…
Глаза на лоб лезли.
Уши дымились от ахера.
Рожу перекосило как от удара в челюсть с замахом. А в паху все ныло так, словно меня кастрировали тупым ножом и без наркоза.
С минуту глазам поверить не мог. Как идиот пялился на дверь и хрипел от боли. Чуть без штанов не ринулся в коридор догонять свой придурочный презент и трахать, где поймаю.
Душу б вытряс из этой девки. Буквально! Загнал бы по самое не балуйся и учил… Долго, качественно, пока извилины в хорошенькой голове на место не встали бы.
Не жалея собственного здоровья, объяснял бы этой дуре, что хорошие девочки не спрыгивают с члена в самый ответственный момент!
Не бросают вот так, в полной боевой готовности, когда яйца готовы лопнуть и от боли даже вдохнуть не получается!
Не динамят, после того как отстонали три акта в вертикальной прелюдии!
Камасутра легкой разминкой показалась бы в сравнении с тем, что я бы девке устроил. Только вот грозить было некому.
Свинтил мой презент. Раскочегарил и по славной женской традиции «Возбудим и не дадим» уцокал в закат.
Как такая херня вообще была возможна, в голове не укладывалось.
Между ушей словно кто-то стоп-кран сорвал.
Я четко понимал, что накрыло одинаково обоих. Помнил, каким влажным был мой подарочек, как сладко постанывал… протяжно, глухо, словно там, внутри, уже вакуум образовался и нужно срочно спасти, заполнить.
Глазищи девки помнил. Зеленые, шальные. Омуты настоящие! Затягивали с головой и вырубали на хрен.
Губы ее. Пухлые, сочные. От одного вида их хотелось опустить девку на колени. Заставить раскрыть сладкий ротик и вставить член. Без подготовки сразу до горла.
Чтобы видеть, как эти губы обхватывают ствол. Как нежные половинки скользят по коже… Хоть немного спустить пар перед тем, как нормально трахать начну.
Конфетка, а не презент. Красивая, стройная. С изгибами правильными. Словно под мои руки заточенными. С проклятыми веснушками, от которых улыбка по роже сама расплывалась.
Не девочка, а женщина. Не люкс, а скорее эксклюзив. Свежая. Без блядского блеска в глазах и пошлых тряпок. В глухом костюмчике, как училка. Робкая. Будто до меня этот фрукт вообще никто не пробовал.
Так и хотелось позвонить Кравцовым и сказать, что удружили.
Не планировал ведь я браться за
