все правда, то… то уходи, Рома…
И будет, конечно, очень смешно, если другая женщина подарит Роману сына. Смешно и больно.
Мои вторые роды чуть не окончились моей смертью. Сильная кровопотеря, осложнения и как итог — я не могу больше иметь детей: срочная операция, из-за которой я стала стерильной.
Первый год после рождения Алины был для нас с Романом трудным. И это мягко сказано.
Я нырнула в сильнейшую депрессию, из которой меня вытащил Рома. Дом, бизнес, девочки и я были на нем.
Поэтому я и говорю, что наша семья — другая.
Мой муж другой.
Он меня тогда не бросил. Не оставил. Он боролся за меня и вытянул из черного болота любовью и надеждой, что мы справимся.
А теперь…
Теперь он говорит о любовнице?
Моего мужа подменили?
Когда я лежала целыми днями на кровати, отказывалась мыться и даже расчесываться, он был рядом и чистил мне зубы, а сейчас… Сейчас, когда я полна сил, планов и уверенности, он говорит, что у него есть другая?
— Почему? — спрашиваю я.
Я правда не понимаю.
Тогда он достойно ответил на вызов, как настоящий муж и отец. Выстоял, защитил семью и спас жену, которой каждый вечер массировал ноги, а потом ночью вставал кормить и укачивать младшую дочку.
А еще он пел колыбельные, и они тоже помогли мне воскреснуть из женской смерти и встать на ноги. И поверить.
Поверить, что Роман, мой Ромочка, всегда будет рядом со мной и что мы проживем с ним долгую и хорошую жизнь.
Но у него любовница.
— Почему? — Роман повторяется мой вопрос, и на его переносице пролегает морщинка. — Лер, потому что это… это не ты.
Роман — хороший муж и идеальный отец. Для девочек он должен был быть тем примером мужчины, за которого точно можно выйти замуж без сомнений.
Но оказалось, что я не права.
Даже хороший муж и идеальный папа может сходить на лево. И не просто сходить, а заделать дочкам сестричку или братика.
По позвоночнику пробегает холодная искра отчаяния.
Я хотела минимум троих детей.
В юности была полна решимости родить пятерых, ведь я хотела большую, громкую и немного безумную семью, а Роман был не против. Ему нравилась эта светлая девичья мечта.
Может, я сейчас проснусь в холодном поту? Мне часто снятся реалистичные кошмары, но, похоже, не в этот раз.
— Что мы дочерям скажем?
Их ждет, наверное, самый жестокий удар в их жизни. Папа окажется предателем.
— Для начала надо нам все обсудить, Лер, — Роман хмурится сильнее. — Не надо девочек втягивать раньше времени.
— Да неужели? — мой голос вздрагивает.
— Ты сейчас начнешь кричать? — немного приподнимает подбородок и в ожидании прищуривается на меня.
— Не думаю, что это поможет.
— Верно, — кивает, взгляда с меня не спуская.
— Но что ты собрался со мной обсуждать? — понижаю голос до шепота. — Ром, чего ты от меня хочешь?
— У нас два варианта, — Роман смотрит на меня прямо и мрачно. Скулы заострились. — Лер, давай все обсудим, как взрослые люди. Без истерик.
Я крепко сжимаю в руках вазу с ромашками и молчу. Одно лишнее движение, и я упаду в обморок. Тошнит.
У моего мужа есть любовница. И она залетела.
— Я облажался. Да, — по его лицу пробегает тень ярости. — Я не спорю, Лер, но аборт уже делать поздно. И ты ведь знаешь, что я считаю, что у ребенка должен быть отец. Поэтому…
— Заткнись, — выдыхаю я судорожный шепот. — И проваливай.
— Я тебя понял, — едва заметно прищуривается и усмехается, — значит, у нас все же один вариант. Развод.
Начинает трясти.
Он, что, решил предложить мне забрать его ребенка от другой бабы? Вслух я этот вопрос не задаю, потому что тогда точно закричу. Закричу так громко, что окна повылетают.
— Мне жаль, Лера, что так все получилось, — он встает и продолжает на меня смотреть, — но ведь мы же можем…
— Нет, не можем, — я не моргаю. Фарфоровые стенки вазы под моими пальцами мокрые от холодного пота. — Не смей говорить этого. Слышишь? Не смей.
С нижнего века соскальзывает слеза и катится к губе.
Мой Рома оказался обычным кобелем.
— Уходи, — шепчу я, и мои вдохи становятся короткими и прерывистыми. — Может, она тебе еще сына родит… которого ты так хотел? М? — с вызовом вскидываю бровь.
— Прекрати, — взгляд Романа темнеет. — Дело не в этом, Лер.
— Да мне начхать в чем дело… Проваливай…
И вот теперь я швыряю в него вазу. Как в замедленной съемке наблюдаю за тем, как часть ромашек вылетает из горлышка и как выплескивается вода.
Роман отступает в сторону, и ваза встречается со стеной. Я не слышу звона. Звуки будто исчезли из моей реальности.
Ваза раскалывается на осколки, ромашки падаю на пол, а по стене стекает вода. Звуки резко возвращаются, и я слышу голос Романа:
— Это же была твоя любимая ваза.
Наши взгляды встречаются. На меня опять наваливается тупое недоумение. Его сейчас волнует лишь то, что я разбила любимую вазу?
Смотрит и смотрит на меня. Делает шаг, протягивает руку, а я срываю полотенце с дверцы нижнего шкафчика и в ярости отмахиваюсь от него:
— Не подходи! Не смей!
Еще полчаса назад я его игриво целовала, обнимала и шепотом спрашивала, почему он сегодня такой бука, а сейчас меня тошнит и точно вырвет, если он коснется меня.
— Я понимаю, — вздыхает он и усмехается. — Было глупо ожидать, что ты послушаешь меня.
— Послушать?! — рявкаю я. — Послушать?! Ты в своем уме?!
— Мы можем сохранить семью! — Роман повышает голос. — Ради девочек! И ты ведь хотела еще детей!
И опять зависаю. С открытым ртом и вскинутой бровью. Когда мой муж успел отупеть? Или он такую глупость городит из-за растерянности перед моим гневом?
— Мы же с тобой говорили о том, что можно найти донорскую яйцеклетку, суррогатную маму…
— Замолчи! — взвизгиваю. — Ты совсем идиот?! Да что с тобой?! Нет! Уходи! Уходи! Уходи!
— Возьми себя в руки! — от его бас люстра покачивается над моей
