Стараюсь идти так, чтобы не бежать унизительно за Бойцовым вприпрыжку, но и не отставать. В руках сжимаю сумку. Спина под плащом вспотела, поэтому я мечтаю поскорее добраться до своего рабочего места.
— Феминистка, — повторяю практически по слогам.
Даже ребенок бы давно запомнил. А этот… ни в какую!
— Мне без разницы, кто ты, Валерия.
— Старый, армейский, дырявый сапог, — шепчу под нос и, фыркнув, показываю спине Тимура средний палец.
Опрометчиво? Не спорю. Зато сразу как-то легче становится…
— Что ты сказала? — рычит Бойцов, резко разворачиваясь.
Я врезаюсь в твердую грудь вместе с фигурой, сложенной из пальцев, и задираю голову повыше.
Какой же он высокий!
— Сказала, что… сапоги мне надо купить, на весну. Армейские, на берцы похожие. Сейчас в тренде…
— Сапоги? — непонимающе повторяет он, без интереса оглядывая мои ноги.
Мысленно пищу,[NN1] потому что на службу приходится носить унылые черные джинсы, а не мини-юбку. И вот эти мысли, они ведь вообще не про феминизм. Да что со мной?
— Ты что, мне «фак» показала? — нахмуривается Тимур.
Я закусываю нижнюю губу и часто дышу.
— Нет, — вру трусливо.
— Мне привиделось?
— Это… заговор такой.
— Чего, черт возьми?
— Заговор. Старинный. Мне бабушка показала. — Мои глаза бегают по его лицу, как маленькие мышки от взрослого кота. — На восстановление памяти. У вас ведь… явно проблемы. Можно, ещё конечно, на рассвете земли с могилы какого-нибудь умного человека подсобрать и вам под подушку сунуть. Но это не гигиенично. — Пожимаю плечами.
Бойцов молчит.
Что тут скажешь? И правда ведь, запомнить не может элементарного.
— Ты в чулане давно не сидела? — кивает он в сторону подсобки, где тетя Наташа, наша уборщица, хранит инвентарь.
Там, кстати, ни зги не видно, невкусно пахнет и как в гробу — тихо. Не то чтобы я часто лежала в гробах, но во всяком случае так кажется.
— Не надо в чулан. Умоляю, Тимур, — шепчу едва слышно.
Опускаю взгляд на широкую грудь, к которой, оказывается, все еще прижата. Замираю, улавливая малейшие ощущения в теле. Они… приятные.
Я вздрагиваю. Мы будто оба как-то разом понимаем, что стоим посреди отделения практически в обнимку.
— Черт, — цедит Бойцов сквозь зубы. — Пошли, — тянет за локоть.
— Что вы еще придумали?
Он невозмутимо на меня посматривает:
— Пока ничего, Валерия. О своем наказании ты узнаешь позже.
Закатываю глаза. У него еще и фантазии нет?
— А пока тебя ждет подарок, — произносит Тимур безразлично. — Шевели ногами.
— Подарок?
— Ты забыла, какой завтра праздник?
Черт.
— Боже, только не говорите, пожалуйста, что будете поздравлять меня с Международным женским днем.
— А что здесь такого? Ты в нашем отделе единственная дама.
Это правда. Среди оперативников девушек больше нет, как ни странно. Неужели им нравится бумажки в штабе перебирать?
— Зачем превращать праздник, который задумывался как символ борьбы за равноправие, в очередной День всех влюбленных? Дарить цветы, подарки? Относиться к женщине как к украшению?
Бойцов усмехается, но слушает с интересом. Идя по лестнице и волоча меня за собой, начинает рассуждать:
— Ты не спрашивала у меня разрешения, но все равно говоришь, Валерия. К тому же, замечу, делаешь это, подняв глаза. — Сам придумал, сам смеется. — Вам, фенистилкам, определенно есть что отметить восьмого марта. Не скромничайте.
— Вы конченый шовинист, Тимур Иванович! — с отвращением объявляю я.
— Пошли-пошли, парни приготовили тебе подарок. Засунешь его в рот, чтобы много не болтать. Может, подобреешь.
— Я злая, по-вашему?
Это он еще мою маму не видел…
Бойцов на вопрос не отвечает. Что очень подозрительно, но обо всем забываю, когда он открывает тяжелую дверь.
В кабинете, отведенном для сотрудников оперативно-разыскной службы, явно с утра аншлаг. Видимо, новость о том, что подполковник устроил взбучку своей племяннице-стажерке и старшему оперуполномоченному, майору полиции, получила максимально широкое распространение, и коллеги со всего отделения пришли позлорадствовать.
— Заткнуться всем, — мрачно бросает Бойцов, когда мы появляемся в кабинете. Разминает плечи, поправляет кобуру.
Хохот раздражает слух.
Ну кто сказал, что мужчины не сплетничают? Я работаю в мужском коллективе два месяца и могу поклясться: они такие же, как мы. Даже хуже!
— Что это? — говорю удивленно, рассматривая свой стол.
Тысячи женщин, боровшихся за наши права, наверняка с ума бы сошли от такого «равноправия». Потому что «стол» — звучит слишком гордо для маленькой приставки к стене, выделенной для меня, когда я пришла сюда работать.
Если бы была возможность обратиться в Европейский суд по правам человека, там, увидев снимок нашего кабинета, явно признали бы меня потерпевшей и ущемленной и назначили пожизненную компенсацию. Ради которой судебные приставы даже не пошевелились бы.
Проблемы женщин зачастую кажутся незначительными и многим мужчинам малоинтересны! Именно поэтому я и решила пойти работать в полицию.
— Подарок тебе, Завьялова, — ржет Кологривый.
Я зло смотрю на него. Бойцов, нахмурившись, усаживается за стол в центре кабинета и приказывает:
— Разрешаю открывать скорее, у нас еще утреннего развода не было. Полдня вожусь с твоими выкрутасами, Завьялова. — Он свободно кладет ногу на ногу, а руки сцепляет в замок на груди.
Все-таки майор — красивый мужчина!
— Уверена, там ничего хорошего, — вздыхаю я, скидывая наконец-то плащ и убирая его на стул.
Поправляю воротник черной водолазки и разглаживаю кудрявые волосы. Подойдя к своему рабочему месту, аккуратно снимаю с коробки подарочную бумагу.
— Смелее, стажерка, — раздается за спиной.
— Давай-давай.
Открыв коробку, я извлекаю из нее бумажный пакет. Снова недоверчиво поглядываю на Бойцова.
Он чуть иронично приподнимает брови и кивает:
— Давай, Борец.
Качаю головой и развязываю ленточку.
Разглядев ярко-красную надпись, — логотип известного в городе магазина интимных товаров, — я вскипаю и одновременно с этим покрываюсь противными мурашками.
Вибратор? Настоящий? Эти уроды подарили мне резиновый член?!
Огромный, кислотно-розовый, с крупной головкой. Просто глазам своим не верю. Унижение максимальное.
Заглянув в пакет еще раз, в ужасе отшатываюсь и с диким грохотом отправляю вибратор обратно в коробку. Стыдливо опускаю глаза.
Не знаю, это у меня со слухом что-то или в кабинете на самом деле стало тихо?
Позади — пятеро коллег-мужчин. Все взрослые, у многих семьи, дети и даже внуки. Неужели они и вправду решили так подшутить надо мной?
— Валерия, — говорит Бойцов громко, но вместе с тем успокаивающе, — все в порядке? Там ведь ничего особенного…
Мотаю головой и окидываю кабинет взглядом в поисках своих вещей и сумки, а потом не выдерживаю… Зажимаю рот рукой и горько всхлипываю. Плечи подрагивают.
Рыдаю при всех. Будто ребенок трехлетний.
Майор вскакивает с места и подходит ко мне.
— Что за херня?
Три, два, один…
— Придурки конченые! — выкрикиваю я и выбегаю из кабинета.
Со скоростью кометы пролетев по коридору и перескочив лестницы, яростно бью ладошкой по тяжелой двери на входе в отделение.
— Завьялова! — доносится сзади рев Бойцова.
Не обращая внимания, я бегу по проспекту. В одной тонкой водолазке и брюках — в марте. Даже без телефона.
«Дура дурой», — сказала бы мама.
В институте на курсе психологии нас учили, что на стресс у организма есть всего три реакции: бей, беги или замри.
Я всегда выбирала бежать. Без оглядки на прошлое и не думая ни о ком… Боль внутри словно придавала скорости. Такой, что ни одному упертому майору и не снилось.
Глава 3.
Залетев домой, топчусь у входа, чтобы мама ни в коем случае не заметила мой внешний вид.
