Никакой надежды!
Эми глянула на часы. Половина седьмого. Кажется, уже темнеет? Трудно сказать. Похоже, до ночи осталось часа полтора, но Эми побаивалась, что на самом деле — гораздо меньше. Магического появления луга не предвидится, по крайней мере сегодня. Она медленно повернулась вокруг своей оси, чтобы понять, что делать дальше. И услышала странный шорох. Шаги человека!
Эми замерла. Волосы на затылке немедленно встали дыбом.
— Кто там?
Шорох прекратился, но она тут же увидела в кустах что‑то светлое.
Лицо? Она готова поклясться, что да.
— Эй! Кто там?
Ответа не последовало. Эми передвинула рюкзак вперед и потянулась за перочинным ножом.
Городская крыса навсегда останется городской крысой.
Снова легкий шелест и промельк чего‑то голубого, похоже, толстовки.
— Эй! — завопила Эми громче, чем хотела, поскольку терпеть не могла, когда ее пугали.
И снова никто не ответил. Мертвенная тишина подтверждала, что Эми здесь одна.
Что же, привычное состояние. И не такое уж неприятное.
Сердце все еще не унялось, когда она повернулась. Еще раз. Теперь у Эми еще одна проблема: все выглядело совершенно одинаково, настолько, что она не понимала, откуда пришла.
Или куда идет.
Несколько минут она продолжала шагать по тропинке, но места не казались знакомыми. Поэтому Эми повернулась на сто восемьдесят градусов и попыталась снова.
Супер!
Чувствуя себя так, словно провалилась в кроличью нору, Эми выхватила мобильник и уставилась в экран.
Одна черточка.
«Тихо, не паниковать…»
Эми никогда не отчаивалась, пока ее не припирали к стене. Разглядывая ближайшую вершину, она направилась туда. В путеводителе было сказано, что скалы сложены из сланца, песчаника, базальтов и пиллоу‑лавы. Все острые, зубчатые, что подтверждалось ссадинами и порезами на ее руках и ногах, зато годятся для хорошей связи.
Будем надеяться.
Подняться на камни было просто, но когда она случайно взглянула вниз… о черт!
Эми судорожно сглотнула слюну.
Зато теперь на телефоне две черточки!
Она помедлила, пытаясь сообразить, кому из близких подруг лучше позвонить: Грейс или Мэлори? Грейс находит выход из любых ситуаций, зато Мэлори — уроженка Лаки‑Харбора. Поэтому Эми позвонила сначала ей.
— Как дела? — спросила Мэлори.
— Обедаю шоколадным пирожным, — небрежно сообщила Эми. Словно не сидела на камне в миллионе футов от земли! — Может, присоединишься?
— К шоколадному пиру? Конечно! Ты где?
Да, ничего не скажешь, вопрос дня!
— На дороге Сьерра‑Медоуз… где‑то.
Последовал момент обвиняющего молчания.
— Солгала, когда приглашала меня на пирожные? — укоризненно осведомилась Мэлори.
— Да, но не стоит на этом зацикливаться, — попросила Эми. Мох, облепивший камень, был влажным, и совсем близко раздавался шум водопада. В кустах снова зашуршало. Ветер?
Или…
— Поверить не могу, что ты обманула насчет шоколада. Это… это святотатство. Помнишь уроки скверных девчонок, которые ты мне давала?
Эми потерла то место между глазами, где собиралась боль.
— Имеешь в виду уроки, которые помогли тебе заарканить того сексуального парня, с которым спишь?
— Ну… да. Но может, тебе нужны уроки хорошей девочки? Урок номер один: никогда не шути, если речь идет о шоколаде.
— Забудь о шоколаде!
Эми глубоко вздохнула.
— Хорошо. Ты знаешь, я не люблю просить помощи в трудную минуту. Но сейчас…
Запинаясь, она выговорила:
— Я… в отчаянии!
— Ты в самом деле заблудилась?
Эми вздохнула.
— В самом деле. Подключи прессу. Напиши Люсиль эсэмэску.
Собственно говоря, в Лаки‑Харборе прессой была именно Люсиль. В семьдесят с лишним лет ее ум был острым, как стилет, и она привыкла вести страницу Лаки‑Харбора на Фейсбуке, в манере нью‑йоркского «Пейдж сикс».
Мэлори немедленно обрела командный голос:
— Какую тропу ты выбрала и как давно идешь?
Эми постаралась вспомнить, как добралась до Скво‑Флэтс, откуда свернула влево.
— К этому времени я должна была увидеть луг, верно?
— Если никуда не сворачивала, — согласилась Мэлори. — Ладно, слушай меня внимательно. Оставайся на месте.
Эми огляделась, гадая, какие животные водятся поблизости и кажется ли она им сытным обедом.
— Может быть, стоит…
— Нет! — решительно перебила Мэлори. — Я серьезно, Эми! Бывало так, что люди плутали в горах — и больше их никто не видел!
Эми кивнула, но Мэлори уже отключилась. Эми сунула мобильник в карман. Хотя ей не слишком нравилось подчиняться командам, она тем не менее сделала так, как велела Мэлори, — не сдвинулась с места, но все же взвесила на ладони нож.
Жаль, что пирожных больше нет!
Лесные звуки стали громче. Птицы. Насекомые. Кто‑то завыл, отчего у Эми мурашки пошли по коже. При каждом новом шуме она тряслась все сильнее и по опыту знала, что находиться в таком напряжении очень тяжело. Лучше отвлечься, и она, вынув альбом, погрузилась в рисование.
Через полчаса Эми услышала шаги, доносившиеся со стороны противоположной (по мнению Эми) той, откуда она пришла. Шаги были очень тихими, но у Эми был на редкость острый слух. Она могла бы услышать их даже во сне и услышала. Сердце бешено забилось, но шаги были спокойными и ровными. Не тяжелый топот пьяницы, идущего по коридору в ее спальню…
В любом случае это точно не Мэлори. Это мужчина, легко ступающий, но не пытающийся скрыть свое приближение.
Эми покрепче сжала нож.
Из‑за поворота показался мужчина. Высокий, хорошо сложен, вооружен и опасен, хотя вряд ли опасен для нее. Нет, ничего устрашающего не было в этом крепком, мускулистом лесничем.
Но Мэтт Бауэрс представлял угрозу спокойствию Эми.
Она знала, кто он, поскольку много раз видела его в закусочной. Бауэрс приходил туда после долгой смены, усталый и голодный. Жители Лаки‑Харбора боготворили его, особенно женщины. Эми относила эту привлекательность на счет взрывной смеси тестостерона и мундира. Сейчас Мэтт держал большой бумажный стакан, и Эми могла прозакладывать последний доллар, что он полон «Доктора Пеппера». Мэтью Бауэрс подсел на газировку, как на иглу!
Она понимала, насколько он привлекателен, и даже испытывала нечто вроде волнения, но это была телесная реакция. Мозг был куда умнее и сопротивлялся.
На носу Мэтта сидели темные очки‑пилоты, «Энни Оукли», но Эми знала, что глаза у него светло‑карие, взгляд острый, ничего не упускающий. Резко контрастирующий с его улыбкой, веселой и беспечной, словно утверждающей, что Мэтт — белый и пушистый котик.
