Хлоя Синклер. Женщина, которую я ненавидел. Женщина, которая причинила мне боль самым ужасным из всех возможных способов. Женщина, которую я так старался забыть последние девять лет.
После того дня, когда я покинул ее квартиру девять лет назад, я думал, что больше никогда не увижу ее снова. Но когда я получил от Клары, нашей общей подруги еще со средней школы, приглашение на свадьбу, я понял, что ошибался. Изначально я планировал пропустить свадьбу, тем самым избежав встречи с Хлоей, но чем больше об этом думал, тем больше понимал, что для того, чтобы действительно двигаться дальше в своей жизни, я должен отпустить ее. Ненавидя, намеренно избегая ее, позволяя ей быть решающим фактором в намерении посетить свадьбу друга, я не чувствовал себя тем, кто движется дальше. Я знал, что должен пойти на свадьбу и столкнуться с этой ситуацией лицом к лицу.
С приближением выходных, на которые была намечена свадьба, я понял, что не знаю, что почувствую, когда увижу ее снова. Я знал, что часть меня все еще ненавидела ее. Знал, что наша дружба никогда не может быть восстановлена и возрождена. Но, как бы я ни хотел отрицать это, я так же знал, что часть меня чувствовала возбуждение от предвкушения встречи с ней.
Когда я приехал в наш родной город за несколько дней до свадьбы, воспоминания о нашем детстве и дружбе стали преследовать меня. Образы из нашего прошлого нахлынули на меня, напоминая о том времени, когда я любил ее. Если быть абсолютно честным, я думаю, что влюбился в нее в первом классе. Я все еще помню жаркий летний день, когда она вошла в соседскую дверь. Я назвал ее Пеппи Длинный Чулок, а она назвала меня «большой вредина», и это были наши первые слова друг другу. Я подумал, что она самая симпатичная девчонка, которую я когда-либо видел, а это было в том возрасте, когда мне еще не нравились девочки. Фактически, я думал, что девочки были действительно раздражающими, потому что они хихикали надо всем и слишком много разговаривали. Но она отличалась от других девчонок в школе. Она не хихикала и не говорила слишком много. И она даже любила смотреть «Черепашек Ниндзя» почти так же сильно, как и я. До нее я не знал ни одной девчонки, которая смотрела бы их, не говоря уже о том, чтобы любить. Поэтому, было не удивительно, что мы быстро стали лучшими друзьями. Я думаю, что захотел чего-то большего еще в самом начале. Но я был юн и не понимал этих чувств, этого желания большего. Все, что я знал тогда, это то, что я хотел быть самым важным человеком в ее жизни, потому что она, так или иначе, была таковым человеком в моей.
Когда нам было по тринадцать, она потеряла свою маму, и, думаю, только тогда я понял, насколько сильно я о ней забочусь. Наблюдать за тем, как ей больно, как она делает вид, что все в порядке, было большим, чем я был в состоянии вынести. Хотя я не мог забрать ее боль, я хотел, чтобы она знала, что я рядом. Это было тогда, когда я дал обещание, что она никогда не будет одна, тогда мы заключили договор пожениться, когда нам будет по тридцать, если мы будем свободны. Это было в тот момент, когда мы разделили наш первый поцелуй — мой первый поцелуй. После того поцелуя стало ясно, что я хочу большего, чем дружба. Но поскольку ее мама недавно умерла, я решил, что было не подходящее время, чтобы открыть ей свои чувства. Я знал, что быть рядом с ней в качестве друга — намного важнее. Но время шло, и становилось все труднее рассказать ей о том, что я чувствовал. Я боялся, что если расскажу ей, а она не ответит тем же, все станет неловким, и это подвергнет нашу дружбу опасности. Так что я струсил и не рассказал ей о своих чувствах. Вспоминая наше детство и то, как близки мы были, я задался вопросом: был ли я готов, в конце концов, встретиться с ней на свадьбе. Но ответ на свой вопрос я получил на день раньше, когда неожиданно столкнулся с ней во время утренней пробежки.
— Привет, — сказала она, широко улыбнувшись, когда наши взгляды встретились.
— Хэй, — мой голос был спокойным, в отличие от ее голоса.
Мою грудь сдавило, когда я увидел ее. Она была еще красивей, чем в моих самых ярких воспоминаниях о ней. Но я не мог ответить ей улыбкой.
— Как твои дела? — бодро спросила она. — Ты можешь поверить, что мы так долго не виделись?
— Точно.
— Девять лет, но кто считает? — продолжила она со смехом.
Я уставился на нее, не способный ответить, не говоря уже о том, чтобы засмеяться. Как она может стоять и смеяться? Как она может делать вид, что не было причины не видеться?
Я понял, что не готов к этому. Внезапно все образы и эмоции с того момента, когда я видел ее в последний раз, ворвались, утаскивая меня в прошлое, и заняли все мои мысли.
Это было девять лет назад, на третьем году обучения в колледже. Мы учились в разных колледжах, в шести часах езды друг от друга. Наша дружба становилась крепче, а мои чувства к ней не менялись. Но по той или иной причине, я никогда не позволял себе показать, что она мне нравилась. Фактически, были времена, когда я поощрял ее отношения с парнями и другие развлечения. Может, я был мазохистом, когда дело доходило до любви? Но так было до нашего предпоследнего года в колледже, когда наша дружба изменилась. Я начал замечать, что она, казалось, ревновала меня к другим девушкам, с которыми я встречался. Довольно быстро наши телефонные звонки стали более игривыми и стали носить сексуальный подтекст. Только тогда я, наконец, набрался храбрости, чтобы рассказать ей о своих чувствах. Я решил навестить ее. Она навещала меня несколько раз в колледже, но я никогда не приезжал, чтобы навестить ее. Когда я сказал ей, что хочу приехать на выходные, я мог поклясться, что она была взволнована, и это только подпитывало мое предвкушение от совместно проведенных выходных. Я знал, что это будут выходные, которые я не смогу забыть. Это были бы выходные, которые навсегда бы изменили наши отношения. Поскольку единственное занятие в пятницу отменили, я решил удивить Хлою и приехать на более раннем поезде, чтобы увидеть ее. Но когда я вышел из поезда в Филадельфии, то понял, что, вероятней всего, должен был предупредить ее о приезде, и попытался дозвониться до нее. Ее телефон был отключен, поэтому я решил написать ей сообщение на тот случай, если она на занятиях, и сказал, что зайду к ней, чтобы удостовериться, дома ли она. То, что произошло, было не тем, чего я ожидал.
Она была дома, и ждала меня в своей спальне, ее глаза были завязаны и на ней не было ничего, кроме красного кружевного белья, которое не оставляло места для воображения. Она пригласила меня в свою кровать, и это был первый раз, когда я занялся с ней любовью. Я помню, какой мягкой и невероятно сладкой она ощущалась на моем языке, когда я неспешно исследовал ее. Я помнил чистый экстаз, когда я оказался в ней, а она вскрикнула, умоляя о большем, убеждая меня входить в нее все глубже и жестче. И я был более чем готов угодить ей. И я помнил, что, когда достиг пика, меня осенила мысль: «Она чувствует ко мне то же самое, что я чувствую к ней. Зачем ждать, пока нам исполнится тридцать? Я хочу, чтобы она стала моей сейчас».
