– Я не спрашиваю вас, миссис Холл!
Летти выпалила это прежде, чем сумела овладеть собой, и увидела, как лицо женщины побледнело.
– Прошу прощения за назойливость. Честное слово, я не хотела вмешиваться. До свидания, мистер Банкрофт.
Она проплыла мимо него, дверь открылась и закрылась, в магазин ворвался холодный ветер, дверной звонок отчаянно зазвонил.
– У тебя нет причин быть такой грубой с миссис Холл.
Артур Банкрофт сердито выпрямился, решив, что настал удобный случай высказать все, что у него наболело.
– Она всегда была хорошей соседкой и помогает, когда нам это нужно, в то время как мои собственные дети думают только о себе.
Он видел, как потрясена Летти.
– Это неправда, папа! Я не отхожу от тебя. Я делаю для тебя все, что могу, ты не можешь сказать, что это не так!
Но он больше не дал ей ничего сказать. Сдерживаемые чувства, в которых он и сам не мог полностью разобраться, хлынули потоком.
– Так вот чему учит тебя твой молодой человек – быть грубой с теми, кто делает все, чтобы помочь другим?!
Он подошел к ней. Его лицо исказилось гневом.
– Хорошие манеры, примерное поведение! А на самом деле все, что он хочет, – это забрать у отца дочь! И ему наплевать на мои чувства, наплевать на память матери! И ты тоже только этого и хочешь – удрать из дома и выйти замуж! Забыть обо мне, о матери, о доме, где ты выросла. Парни нашего круга для тебя недостаточно хороши. Ты высокомерно воротишь нос от порядочных молодых людей, как Билли Бинз, который гораздо ближе тебе по возрасту и мог бы обеспечить тебя не хуже, чем «этот». И он раньше не был женат. Но для тебя он не слишком хорош. Ты хочешь убежать и стать человеком другого круга, но ты им никогда не станешь, как бы ни старалась.
Отец не следил за произношением. Он грозно стоял около нее, и Летти вся съежилась.
– Как ты смеешь уйти из дома с твоим ухажером?! Это дом, где ты родилась и где выросла. Ты стесняешься того, кто ты есть, стараешься говорить, как леди, чтобы подцепить принца. Но он не сможет забрать тебя у меня. Тебе еще нет двадцати одного года, и ты не получишь моего разрешения.
Зеленые глаза его дочери почти вплотную смотрели на него.
– Тогда мне придется подождать, когда мне исполнится двадцать один! – ответила она, стараясь говорить максимально правильно. Хотя она и сутулилась, ее подбородок был вызывающе задран кверху. Даже если бы она кричала на него, как уличная торговка, она бы следила за произношением, это стало ее второй натурой, словно она отбросила всю свою прошлую жизнь, как грязный носовой платок. – Осталось всего два года. Я вполне могу подождать. И тогда мне не понадобится твое разрешение.
– Ты никогда не получишь моего благословения! Слова, вырвавшиеся в гневе, больно задели его самого. Это звучало так, будто он больше не признает ее своей дочерью. Он не собирался говорить этого. Он любил ее, очень любил. Перекошенное от бешенства лицо Летиции поплыло перед его наполнившимися слезами глазами. Он заплакал, слезы потекли по щекам.
– Господи, прости меня за эти слова!
Он обнял Летти. Инстинктивно она тоже обхватила его. Но ее глаза были сухи. Его слова высушили их. Эти слова останутся с ней навсегда. Она не может винить его. Их сказал испуганный мужчина, которого состарило горе, хотя он и не был стар.
Она видела, как мимо витрины магазина взад и вперед спешат люди, кутаясь в пальто и завязавшись шарфами от холодного ветра. Она все ясно видела, потому что ее глаза были абсолютно сухими.
Летти нагнулась и постучала маленького Альберта пальцем по толстым щечкам.
– Это чьи такие щечки? – ворковала она. Девятимесячный человечек, сидящий на коленях у матери, расплылся в улыбке, маленькие кулачки сжимали кусок намазанного маслом хлеба, который он энергично посасывал.
За окном было уже темно, шторы задвинуты. Все сидели в гостиной вокруг камина, ели рождественский пудинг, вылавливали каштаны с решетки камина и жарили булочки, держа их на длинных вилках. Решетка была усеяна скорлупой орехов, мужчины пили пиво, женщины потягивали шерри. Летти оглядела гостей.
Почти год, как умерла мама. В это трудно было поверить, несмотря на то, что лицо отца покрыли морщинки – больше от горя, чем от времени. Винни и Люси по случаю торжества сняли траур и оделись празднично. Винни, держа на руках маленького Альберта, гордо объявила, что они уже ждут второго ребенка. Люси с огромным животом тоже выглядела так горделиво, что Летти стало завидно.
Люси попыталась нагнуться и достать с решетки каштан, но живот помешал ей.
– Джек, милый, достань и мне один.
Джек услужливо перекидывал обуглившуюся черняшку из руки в руку и, когда она достаточно остыла, передал жене. Люси сняла шелуху и, откусывая сладкую мучнистую мякоть, посмотрела на Летти.
– А когда вы с Дэвидом объявите о помолвке? Она удивилась, когда Летти поджала губы и ничего не ответила.
– Господи, вы уже довольно долго знакомы. Восемнадцать месяцев, да? Со дня свадьбы Винни.
Летти поймала взгляд Дэвида, сидящего поодаль около пианино, и прочитала в его глазах, что, вероятно, настало время достать кольцо. Она быстро отвернулась. Нет, это был совсем неподходящий момент. Услышав вопрос Люси, отец встал и, сутулясь, вышел из комнаты. Проходя мимо Дэвида, он даже не посмотрел в его сторону. Летти мгновенно вспыхнула от злости и чуть не крикнула ему вслед: «Сегодня Рождество! Нужно желать добра всем, и моему Дэвиду тоже!»
– Куда пошел папа? – невинно спросила Люси, широко открыв свои серо-голубые глаза и продолжая покусывать каштан. Винни что-то счастливо лепетала Альберту и ничего не замечала вокруг.
«Отец ненавидит Дэвида, а вы не хотите помочь! – хотелось крикнуть Летти им обеим. – Твой Джек и твой Альберт – отец словно видит сияние у них над головами. Так почему же он так против Дэвида?»
Вместо этого она только метнула на беременную сестру сердитый взгляд.
– От этих орехов у тебя будет несварение, – сказала она и, не дождавшись ответа Люси, встала с дивана, подошла к столу и взяла еще одну булку.
На самом деле ей не хотелось есть, и она положила булку назад и села на высокий стул рядом с Дэвидом.
– Я не могу показать им кольцо, – прошептала она. – Не сейчас.
Он ничего не ответил, но его склоненная голова красноречиво свидетельствовала, что он не одобряет ее. Не одобряет за нерешительность, за то, что она пренебрегает им, за то, что прячет кольцо под кофтой, словно болячку.
– Прости, Дэвид, – только и могла сказать она, но он снова не ответил. Невидящим взглядом он смотрел в камин, на его губах застыла рассеянная полуулыбка, словно общение с Летти требовало от него усилий. Тем не менее, когда она прикоснулась к нему, он взял ее руку.
