– Я вас целую, – произнес он, но медлил, вбирая в себя взглядом каждую черточку ее взволнованного его близостью лица. Если он ожидал встретить с ее стороны сопротивление, то просчитался – она была слишком поражена случившимся, чтобы пошевелить хотя бы пальцем. И вот наконец он склонился к ней и, прежде чем коснуться ее рта, ощутил на губах ее теплое дыхание. Затем последовал и сам поцелуй – нежный и сильный. Этот поцелуй ничего от нее не требовал, но был восхитительным и пьянил, как вино.
Ния, задыхавшаяся под целым водопадом чувств, едва ли имела достаточно силы, чтобы ответить на его ласку или сказать хоть слово в ответ. Она продолжала стоять перед ним, принимая все, чем он находил нужным ее одарить. Его рот был щедрым, а губы твердыми и умелыми. Поцелуи все длились и длились, лишая ее последних сил. Его длинные ласковые пальцы нежно сжимали ее голову, слегка массируя кожу.
По мере того как его напор нарастал, в Нии просыпалось ответное желание. Она постепенно выходила из охватившего ее поначалу ступора. Это освобождение давало ей возможность полностью включиться в эту сладостную игру со всей страстью женщины, у которой после столь долгого периода безразличия пробудилась чувственность. Какими бы недостатками Стрэйхен ни обладал в сфере своих привязанностей и антипатий, он был единственным мужчиной за последние несколько лет, которому удалось взволновать ее женское начало. Он тоже ощутил – чисто интуитивно – ее возвращение к радостям плоти и удвоил свои усилия. Его губы сделались жадными, но она, подставляя ему свой рот для поцелуев, тоже собирала свою долю удовольствий. Постепенно она заманивала его язык в глубокие странствия, побуждая к ласкам более откровенным и пылким. Их поцелуи стали столь изысканны, что она замерла, охваченная острым, как сердечная боль, желанием – всепоглощающим и страстным.
Когда Дэниэл оторвался от ее губ, Ния испытала горечь настоящей потери. Разочарование ее было тем сильнее, словно речь шла о вновь обретенном качестве – чувственности, благополучно забытой ею среди всех неурядиц неудавшегося брака. Ее лишили лакомства, к которому она вновь обретала вкус! Впрочем, глядя на Дэниэла и вслушиваясь в его тяжелое прерывистое дыхание, можно было сделать вывод, что он испытывал те же чувства. Чуточку отстранив ее от себя, он всмотрелся в ее лицо, пылавшее от жаркого румянца и оттого еще более прекрасное. Потом, будто до конца осознав, что именно она испытала в эти минуты, он крепко обнял ее, пожалуй, впервые с момента их знакомства. Это был в значительной степени символический жест, означавший, что он готов принять ее в тот мир, в котором существует сам. Он разрушил для нее стену, которую обычно возводят вокруг себя люди духовной жизни, чтобы иметь возможность отдохнуть от внешнего мира. Ния же ощущала близость с ним, не вдаваясь в рассуждения и покоренная его силой. Значимость момента еще больше подчеркивала дрожь, исходившая от его рук, крепко сжимавших ее. Но все когда-нибудь кончается: он освободил ее из нежного плена и отступил на шаг.
Первой пришла в себя Ния, которой удалось выдавить из себя несколько слов шепотом.
– Как это все случилось? – В ее фиалковых глазах, затуманившихся от только что пережитого, искрой вспыхнул вопрос.
– Наверное… от голода… – высказал он предположение самым невинным голосом.
Помотав головой, чтобы прийти в себя, Ния засмеялась:
– Мы опять, стало быть, возвращаемся к этой излюбленной теме?
– Не скажите, – произнес он уже более серьезно. – У меня такое чувство, что вы его стимулируете. Как, к примеру, излишек сахара в крови. Я о вас без конца думаю со вчерашнего дня.
– Именно что со вчерашнего дня, – быстро отреагировала Ния, – вечером вы обо мне даже, наверное, и не вспоминали – у вас же была игра.
– Вы смотрели?
У нее на лице появилось виноватое выражение, которое несколько поубавило его пыл.
– Я… почти что…
– Как прикажете вас понимать?
– Очень просто, – вздохнула женщина. – Я так долго уговаривала себя включить телевизор, что опоздала. – Однако это было только начало истории. Куда проще было бы сказать, что ее не было дома! Но нечто в характере Дэниэла заставляло ее говорить ему правду. Словно в ответ на его безмолвную команду: «Дальше!» – она принялась разоблачать себя еще больше. – Ну вот… я продержалась весь первый куплет…
– Первый куплет? – с изумлением переспросил он.
– Ну да – тот самый: «Ты скажи, разве ты не видишь, как…»
– Ах, – он закинул голову вверх и засмеялся над своей непонятливостью, – тот первый куплет… – Потом нахмурился: – Вы, кажется, сказали, что не могли заставить себя посмотреть игру?
Она пожала плечами, признавая собственную вину, и отвела глаза. В следующую минуту, правда, она уже снова была полна энергии и потребовала, чтобы он открыл холодильник.
– Вы на меня сердитесь? – спросила она, отодвигая в сторону несколько пакетов с овощами, чтобы добраться до заветного бифштекса, который она столь прозорливо вчера помиловала.
– Нет.
– А ведь могли бы… – предположила она в чисто экспериментальных целях.
– Нет, Антония. – Он взял ее за руку и привлек к себе, одновременно закрывая дверцу холодильника. – Я не мог. Вы мне ничего не должны и уж тем более не обязаны обожать эту игру. Более того, – его темные глаза взывали к полному вниманию с ее стороны, – зная о вас то немногое, что мне посчастливилось узнать, я начинаю понимать, что вы чувствуете. Верно вы поступаете или нет, но вы связываете баскетбол со всеми своими прошлыми горестями. Хотя мне, разумеется, не слишком приятно это осознавать, я уважаю ваши чувства. И еще, – тут он коротко улыбнулся, от чего ее лицо засветилось тоже, – я бы разозлился на вас при одном только условии – если бы вы сказали мне, что вчера вечером вас не было дома…
Теперь у Нии на губах тоже появилась широкая улыбка. «Слава создателю, – подумала она, – что я не соврала ему, как хотела было сделать». Потом ей пришло на ум, что в его словах скрывалось еще что-то. Она не была в этом уверена, но такой возможности не отвергала.
– Я была дома. И я знаю, что ваша команда победила. Так что примите мои поздравления.
Пожав плечами, он отошел в сторону.
– Куда это подевался штопор?
Но если Ния решила, что тема баскетбола была оставлена до лучших времен, она ошиблась. Поскольку стоило только Дэниэлу откупорить бутылку и разлить вино по бокалам, как он немедленно уселся на высокий кухонный табурет, вытянул перед собой бесконечные свои ноги и задумался, созерцая известные одному только ему дали. Ния положила кусочек масла на сковородку и принялась резать лук.
– А вы хоть когда-нибудь были болельщицей? – неожиданно задал он ей вопрос тихим и совершенно невоинственным голосом.
– Нет. – Нож, занесенный над луком, дрогнул в ее руке.
– Вам с самого начала не полюбилась эта игра?
– Хм. Признаться, я даже сейчас не знаю всех ее правил. – Тяжелый нож аккуратно отрезал от луковицы одно колечко за другим.
– Дэвид с вами о баскетболе не разговаривал, не так ли?
– Я слышала, как он беседовал о нем со своими приятелями, но со мной – крайне редко. – Третье, четвертое и пятое колечко аккуратно легли на деревянную доску. Поморщившись от едкого запаха, Ния протянула руку и взяла новую луковицу.
– Но как такое могло происходить? Вы были женаты пять лет. Если баскетбол играл в его жизни такую важную роль – а я предполагаю, что это было так, – о чем же он с вами разговаривал?
Кожица луковицы с шуршанием отделилась.
– В жизни существует не один только…
– Я знаю. – Он извинился, вспомнив, что ей было неприятно обсуждать эту тему. – Это как-то само собой получилось. Я просто хотел узнать, как вам удавалось не касаться в своих разговорах этого предмета, когда он являлся для вашего мужа жизненно важным?
Когда четвертованию подверглась и вторая луковица, запах сделался еще более резким.
– Мы с Дэвидом говорили на другие темы. Наши взаимоотношения представляли поначалу огромный неисследованный мир. Теперь я понимаю, что нас большей частью он привлекал только благодаря новизне. Меня притягивала зрелость Дэвида, а его – моя юность. В первое время. А потом… а потом… – У Нии на глаза навернулись слезы, и она чихнула.
Пальцы Дэниэла сошлись в кольцо на ее запястье – он молил о снисхождении.
– Извините, Ния. Я не хотел причинить вам боль. Если воспоминания вызывают у вас слезы, я больше на эту тему говорить не стану.
– Да это же от лука! – запротестовала она и подняла к лицу свободную руку, чтобы смахнуть слезинки. – Может быть, я еще испытываю неприятные чувства, когда вспоминаю свой неудавшийся брак, но уж слезы лить по этому поводу прекратила давно. – Когда он отпустил ее руку, она потянулась за последней луковицей. – Скажите, зачем вы меня все время расспрашиваете?
