И эта машина тоже не остановилась. А ведь водитель видел, в каком состоянии путник. Сил уже нет. Осталось лишь несколько домов, и он наконец выйдет из этого города, где никто никого не ждет, и окажется там, где никого нет, только тишина. Тишина и покой, там, где он сможет отдохнуть. Вспомнить лучшие минуты прошлого. Ласку и нежность, доброту и любовь. Ведь сегодня день примирения. Примирения со своим разочарованием. Страшно только сначала, когда холод проникает в каждую клеточку тела. А потом становится тепло. Тепло и хорошо. Хорошо и безразлично. А это как раз то, что нужно: чтобы в конце концов стало безразлично. Чтобы желудок не вспоминал ни о сытости, ни о голоде, а тело — о прикосновениях. Нужно, чтобы все растворилось и исчезло, без мучения, без надежды на то, что кто-то появится. Осталось всего несколько сот метров. Смеркается. Теперь уже никто и никогда его не найдет, и он сам перестанет искать.
Успеть до первой звезды!
Рыба на сковородке, пирог в духовке. Елка не влезает в подставку — слишком долго она простояла в сарае. Не получилось открутить болты, которые стягивают обруч и удерживают ствол. Она не может поставить елку, но это вовсе не мешает ей достать шары, игрушки, фонарики, фигурки ангелочков и гирлянды. Елку можно приставить к стене; пусть это выглядит смешно, но елку, чтобы не упала, она все равно разместит между камином и стеной; нужно успеть до первой звезды.
А вот это неплохо. Даже очень неплохо:
УСПЕТЬ ДО ПЕРВОЙ ЗВЕЗДЫ.
Комната выглядит даже лучше, чем тогда, двадцать девять лет назад. Лоскутное покрывало сделало кресло красивым и уютным. Кресло не для мужчины, а только для нее, праздничное кресло для ее тела, уставшего от вечного одиночества, для ее измученного поиском решений ума, для ее ног, еще стройных, но не вызвавших ни у кого желания прикоснуться, для ее испуганной души. А потом она будет ждать подарка от Вселенной, ждать своего собственного чуда, которое произойдет. Или не произойдет.
Она пошла в ванную комнату и открыла кран.
ТВОЯ ЛУЧШАЯ ПЕНА ДЛЯ ВАНН. ГЕЛЬ ДЛЯ ДУША, КОТОРЫЙ ВЕРНЕТ МОЛОДОСТЬ ТВОЕЙ КОЖЕ!
Новинка! Приготовила рекламный шампунь и бальзам.
СУПЕРАКЦИЯ! ДВА В ОДНОМ!
Вернулась на кухню и выключила духовку. Творожный пирог подрумянился. Приоткрыла дверь в комнату и, когда ее взгляд упал на накрытый на двоих стол, подсвечник с двумя свечами, отбрасывавшими мягкий свет на елку, поняла, что чудо уже свершилось.
И если кто-то придет, она пригласит его в дом — она торжественно пообещала себе это в первый сочельник без отца, когда мать унесла на кухню лишний прибор. Сегодня эта мысль вернулась к ней в первый раз с тех пор. И в первый раз на столе стояла тарелка для Никого — как велит обычай.
Он не дойдет до леса. Ногу разрывает тупая боль, а дыхание замерзает в воздухе. Это неправда, что легко расстаться с иллюзией. Не было тепла, и так ужасно хотелось войти в какой-нибудь из домов, стать на пороге — так он себе это представлял, что остановится на пороге, а кто-нибудь откроет дверь и без слов впустит его в дом, ни о чем не спрашивая и не опасаясь чужака. Но сейчас все боялись всех, а ведь он так много мог дать! Только что с того, если некому было это взять?
Он присядет здесь, около этого дома, не на улице, чтобы ни у кого не вызвать подозрений, может, есть какой-нибудь вход в сад или приоткрытый сарай… Присядет только на минутку, чтобы не продувало насквозь, только на минутку, может, он заснет, а добрый Бог разбудит его прямо перед полуночью и мягко спросит: «Какого чуда ты хочешь для себя?»
И тогда он ответит.
Она высушила волосы и надела шерстяное платье. Обула лодочки — она никогда не ходила дома в тяжелой обуви. Легкие, черные, элегантные туфли. Она сбросит их сразу же, когда после праздничного ужина сядет перед камином, а оранжевое тепло подползет к креслу. Подождет полуночи, рождения чуда, и тихо скажет: «Прощаю».
И, наверное, произнесет еще три фразы, обращенные к каждому из них, фразы, начинающиеся со слов: «Пожалуйста, спасибо, простите».
Спасибо за то, что родили меня. Спасибо за то, что у меня есть что вспомнить. Спасибо за все те сочельники, когда олени пролетали над нашим домом.
Простите за то, что позволила обиде и злости овладеть собой, что не сумела понять ни тебя, мама, ни тебя, папа.
Пожалуйста, пусть я еще смогу когда-нибудь кому-нибудь дать то, что переполняет меня: нежность, доброту, тепло, понимание, любовь.
Так и скажет.
Только прежде чем сесть за одинокий праздничный ужин, она должна еще раз выйти во двор, потому что забыла про дрова для камина, хотя она уже принарядилась, надела платье и обула туфли, черные лодочки. Нужно выйти и принести охапку дров, чтобы больше не выходить из дома.
Он очнулся в кресле перед камином. Завернутый в плед в красно-зеленую клетку, теплый, мягкий, пушистый шерстяной плед. Рядом с ним на полу сидела женщина. Она гладила его осторожно, а он, будто сквозь туман, вспоминал ее голос, теплый и гортанный, голос, в котором слышалось волнение, но также и решительность, когда она говорила:
— Пойдем, ну, пожалуйста, пойдем.
И теплую воду, и прикосновение ее рук. Она не стыдилась касаться его везде, смывала многодневную грязь, прикосновение ее рук было осторожным и трогательным, а потом она помогла ему выйти из ванны и усадила в это мягкое кресло. Сейчас она была на полу около него, ее лицо рядом с его, он хотел что-то сказать и не смог, но она это поняла, потому что погладила его по голове и произнесла:
— А сейчас усни. Спи спокойно. Не бойся. Я с тобой.
Он прикрыл уставшие глаза, а огонь в камине приятно потрескивал. В дверь позвонили, но сил поднять голову не было. Услышал ее шаги, а потом мужской голос:
— У тебя точно все в порядке?
И ее голос, голос Женщины, которую он нашел, хоть это казалось ему невозможным, голос, которому он будет доверять, хоть однажды ему уже причинили боль, будет доверять, как только почувствует себя лучше и Женщина поймет, что любит его так сильно, как он уже начинал любить ее.
— Точно. — Женщина сомневалась и после минутного молчания спросила: — Лукаш… может, хочешь зайти?
— Я вижу, ты кого-то ждешь… — Нерешительность в голосе мужчины звучала так явно, что если бы он мог из-за спинки кресла рассмеяться… Но он не мог. Не было сил даже вздохнуть поглубже.
— Традиция… Один прибор для меня, а второй… И снова молчание.
— Елка может упасть! У тебя нет подставки?
— Есть, в прихожей стоит, только… она заржавела. У меня не получилось…
— Я сейчас все сделаю! — Радость в голосе мужчины, а потом тишина. — Если ты хочешь, конечно, Наталия, мне неловко навязываться…
Наталия. Спокойное имя, имя для растения, не для живой женщины, красивое имя. Наталия. Талия. Муза. Музыка.
— Конечно, если тебе не трудно…
— Ты ведь могла мне раньше сказать, ты же видела, что я дома…
Мужчина пошел через комнату и остановился перед елкой. Сейчас он обернется и увидит меня. Удивится ли?
Руки. Он должен запомнить эти руки на всю жизнь. Интересно, когда мужчина почувствует ревность? Видишь, как нежно она ко мне прикасается, как она обо мне заботится, как прижимает свое лицо к моей голове, как уже перестала быть осторожной, как не боится, как доверяет? Видишь? Не обидно тебе, что ты не на моем месте? Она — моя, и я — ее, уже навсегда, я нашел свой дом.
— Поранился?
— У него рана на ноге…
— Дай-ка я взгляну…
— Только осторожно, ему больно… я обработала перекисью… Искупала его… Видно, что… он многое пережил… — Женщина посмотрела Лукашу прямо в глаза. — Как и мы все.
А потом наклонилась, положила снова руку на черный лоб, а пес закрыл глаза, вздохнул и спокойно заснул.
— Хорошо, милый… — Анна положила яблоко на стол рядом с клавиатурой. — Может быть, сегодня… Знаешь… Как давно я тебя не видела… — Она улыбнулась телефонной трубке. — Два дня — это недавно? Для меня — давно… Я приготовлю макароны с соусом песто, как ты любишь… Если куплю свежий базилик.
Дверь приоткрылась, и красивая брюнетка с усталым лицом открыла ее настежь, толкнув бедром. Двумя руками она удерживала наполненный водой электрический чайник, шнур грустно полз за ней по полу.
— Чертов чайник… — сказала она, подходя к Анне. — Тебе налить?
— Нет, спасибо… — Анна прикрыла трубку ладонью. — Это не тебе, — сказала она в телефон. — Подруге… — И после паузы добавила с укором: — Конечно, симпатичной.
Брюнетка налила в большую кружку кипяток, тихо прошипела, когда клубок пара обжег ее руку, — крышка так и норовила упасть. Затем она посмотрела на Анну и прижала руку к груди, как прижимают маленького котенка. Состроив ужасную гримасу, она удивленно приподняла брови. Анна снова закрыла трубку рукой и утвердительно кивнула. Брюнетка приложила ладонь к губам и так удачно изобразила страстный поцелуй, что Анна рассмеялась:
