— Удивляюсь, почему у тебя нет большого гарема, — произнесла Лорна как можно небрежнее, с усилием отворачиваясь от его широких плеч, удивительно четкого профиля, черных до синевы волос, поблескивавших в свете лампы.
— Я так подолгу нахожусь в пустыне, что было бы нечестно и несправедливо собирать женщин лишь для того, чтобы потом пренебрегать ими, — медленно произнес он.
— А вот тут ты обольщаешься: вряд ли бы они стали скучать по тебе!
— Женщина, хоть однажды разделившая с мужчиной наслаждение, скучает по нему, когда он уезжает.
— Я бы только радовалась этому! Шейх лениво рассмеялся:
— А я бы скучал по колючкам на твоем язычке, моя девочка, — и вернулся к своей книге, предоставив Лорне разглядывать его. От завитков черных волос на шее до носков сапог, все еще надетых на нем, он был мужчиной с превосходной внешностью, а некоторые черты в его характере нравились девушке вопреки ее собственной воле. Интересно, не из уважения ли к памяти своей матери-испанки отказался он от некоторых обычаев пустыни?
Пока Лорна сидела, размышляя о сложной натуре своего похитителя, снаружи донесся голос.
— Лорна, посмотри, кому это я понадобился. — Ее всегда волновало, когда он заговаривал с ней по-английски; вот и теперь руки ее слегка дрожали, когда она откинула занавеску и оказалась лицом к лицу с Ахмедом. Увидев хозяина за письменным столом, он разразился стремительной речью. Касим тут же поднялся, нетерпеливо сверкая глазами.
— Пойдем! — Он поймал руку Лорны. — Каид, к которому я собираюсь завтра, прислал мне подарок. Пойдем, поглядим!
В шумной толпе образовался проход для шейха и леллы, так часто ходившей с ним вместе. На открытом пространстве в центре двое мужчин с усилием удерживали самого великолепного коня, которого Лорне когда-либо доводилось видеть. А ведь с момента своего появления в лагере она повидала достаточно прекрасных лошадей, а на некоторых даже ездила, к немалому удовольствию здешних обитателей, по достоинству оценивших и смелость и умение хорошо держаться в седле.
Глаза девушки с восхищением остановились на коне, присланном, чтобы порадовать принца Касима. Это был жеребец золотистой масти, ухоженный, гладкий, с сияющими, словно солнышко, гривой и хвостом. Норовистый, еще не знавший седла, он беспрестанно вставал на дыбы, стараясь лягнуть двух державших его мужчин; при этом его копыта блестели так же угрожающе, как и глаза и зубы.
— Боже мой! — Шейх порывисто шагнул к коню, и по толпе пронесся шепот. Лорна судорожно сжала руки, наполовину от волнения, наполовину от страха. Она знала, что Касим непременно сядет на этого прекрасного, необъезженного коня. Дерзнет укротить эти угрожающие копыта, злобно ощеренные зубы, эти мускулы, напряженно и нервно перекатывающиеся под золотистой атласной шкурой.
Он взял недоуздок у двух арабов, и те отступили, оставив его один на один с золотистым жеребцом. Гортанным ласковым голосом шейх произнес какие-то успокаивающие слова и заставил животное повернуться мордой к солнцу. Конь тут же вздыбился, злобно заржал, забил копытами, но туго натянутая веревка заставила его опуститься. В следующее мгновение шейх птицей взлетел ему на спину и уселся там, плотно сжав коленями его бока, а жеребец снова встал на дыбы, колотя по воздуху передними копытами и издавая такое громкое, возмущенное ржание, что лошади в близлежащих загонах стали беспокоиться.
Затаив дыхание, следила Лорна, с каким мастерством отважный наездник укрощал крутой нрав коня. Шейх прочно держался на его спине, сжимая коленями, словно клещами, сияющие бока и удерживая его мордой к солнцу, хотя жеребец яростно пытался сбросить со спины эту ненавистную ношу. Шелковый кибр плотно облегал крепкую стройную фигуру шейха. На его сапогах не было шпор, а на коне — седла.
Шла борьба двух характеров, и укротитель лишь сжимал зубы в дьявольской усмешке всякий раз, как жеребец выкидывал какой-нибудь трюк, от которого любой другой уже давно свалился бы в пыль. Но шейх умел укрощать, и животное должно было это понять, даже если бы борьбу пришлось вести всю ночь.
Они оба уже были в поту, когда золотистый жеребец, шумно фыркнув, опустился, и его гриву покрыла им же поднятая пыль. Со смехом шейх соскочил на землю и сделал самый неожиданный для Лорны трюк: взял гордую голову животного в руки и посмотрел прямо в еще сверкавшие злобой глаза. Жеребец ведь мог укусить его в ничем не защищенное лицо, но вместо того прянул ушами, тряхнул шелковистым пшеничным хвостом и толкнул хозяина мордой, едва не выбив ему при этом ключицу.
Вздох облегчения пронесся по толпе, с напряженным вниманием наблюдавшей за этой битвой характеров. Суровые темные лица расцвели улыбками: их принц Касим подружился с этим золотистым благородным красавцем, небось тоже каким-нибудь лошадиным принцем!
Когда коня увели, а соплеменники восторженно окружили победителя, Лорна скрылась в рощу и прислонилась к пальме, переводя дух после пережитого напряжения.
Она была более чем уверена, что Касим сделал этот опасный трюк вовсе не напоказ. И уж конечно не из-за бравады приблизил лицо к жеребцу. Он гипнотизировал животное, и это дикое, гордое создание откликнулось, подчинилось той странной магической власти, которая и делала принца таким, каким он был.
Девушка стояла среди пальм, освещенная нежным абрикосовым светом заходящего солнца. Неожиданно ее пробрала дрожь — с головы до ног. Такой взвинченной она не ощущала себя уже с тех самых пор, как ее привезли в этот лагерь. У принца была сила, власть, физическая красота, — все, необходимое для того, чтоб его любить… Но Лорна желала только одного — ненавидеть его!
В тот же вечер, после обеда в grande tente,[35] Лорна вдруг особенно остро осознала тигриную красоту и грацию принца. В его глазах еще сияла радость победителя, а в голосе, когда он обращался к ней, появилась нотка снисходительности.
— У меня есть для тебя подарок, — сказал Касим.
— Подойди, я покажу тебе.
Девушка оторвала взгляд от французского журнала, который лениво просматривала. Принц держал длинную нитку жемчугов, молочно поблескивавших на его смуглых опаленных солнцем руках.
— Подойди же! Брось свой журнал и дай мне взглянуть на тебя в этих жемчугах.
Драгоценностями Касим одаривал ее впервые, хотя бывали минуты, когда он так любовался и так ласкал мочки ее ушей и стройную шею, словно уже видел на них украшения.
— Я… я не ношу ожерелий, — нервно произнесла Лорна. — Они мне мешают.
Она чувствовала на себе его взгляд, пристальный, жадно вбиравший в себя и бархатную тунику и шелковые шальвары, в которых девушка выглядела гораздо более соблазнительной, чем ей хотелось быть в обществе этого мужчины. Бабуши плохо держались на ее ножках, и они, белые, босые, утопали в пышном ворсе ковра, на котором она лежала со своим журналом.
