— Это не имеет значения, — рычу я. — Ты знаешь почему?
Она качает головой, ее глаза такие откровенные и невинные, и ярость нарастает во мне за то, что делаю сейчас, и за все то время, что я был без нее.
— Потому что человек, которого ты знала, был просто... гребаный призрак! Ты была маленькой девочкой, чертовски потерянной девочкой, и я пытался помочь тебе. Это все, что было.
Она смотрит на меня, затем усмехается:
— Это не все… — ее глаза вспыхивают. — Я видела шоу, что ты делал прошлой ночью, один с двумя девушками. Я была там с моими сестрами, и видела тебя. Ты был в моей комнате, — ее голос надламывается, но она продолжает говорить. — Все это место, — она обводит рукой вокруг. — Это дом Матери. Не эта комната, а зона снаружи. Ты построил храм в этом месте, и ты сказал мне сегодня, что называешь всех своих женщин Леа, — она слегка качает головой, грустно смеясь. — Я удивлена, что ты такой трус.
Я тоже смеюсь. Я представления не имею, как это получается.
Я выставляю вперед руки, отступая на один маленький шаг назад.
— Делай, что хочешь, Леа, но я сейчас ухожу. Я не хочу говорить с тобой. Мне жаль, — теперь моя очередь балансировать на грани. Я сжимаю челюсти, пока мой голос не приобретает нужную мне жесткость. — Это была ошибка. Большая ошибка. Полностью моя. Но я совершаю такое дерьмо. У меня сейчас другая жизнь. И да, это правда — я хочу тебя, Леа, но это не сработает.
Ее глаза блестят. Слезы начинают капать на ее щечки.
— Я глупая, — говорит она.
Я сжимаю челюсть почти до хруста. Я не опровергаю ее слова. Не тогда, когда мне нужно, чтобы она ушла.
Она шмыгает носом.
— Я не должна так расстраиваться, потому что знаю, что ты говоришь, то, что думаешь. Я могу сказать. Я сожалею, что плачу. Я обычно не такая... слабая. Но послушай меня, выслушай меня. Я не уйду, пока не поговорю с тобой. По-настоящему поговорю, когда мы оба без масок.
Картинки той ночи танцуют в моей голове, мой желудок делает сальто.
Я пытаюсь сказать, но мое горло такое сухое, что я откашливаюсь, прежде чем говорю.
— Я не говорю о моем прошлом, ни сейчас, никогда. Если это то, для чего ты здесь, ты должна уйти.
Она сильно трясет головой, и я не могу смотреть ей в лицо. Спокойное, как будто она уверенна, что, в конце концов, доберется до меня. Как будто она знает наверняка, что я сломаюсь и расскажу ей все, что она хочет знать. Это ложная надежда, потому что этого никогда не случится. Я не могу. Я не могу говорить о моем дерьме с кем-либо, особенно с человеком, который неумышленно стал свидетелем всего этого. Каждый раз, когда Мать…
Я обхожу ее, двигаясь быстро, решительно.
— Я ухожу, — говорю я, проходя мимо нее. — Эксперимент "Леа" завершен.
Но ничего не заканчивается, потому что, когда я иду в гостиную и начинаю одеваться, она уже рядом со мной.
— Я собираюсь с тобой. Давай, Люк. Это твое настоящее имя? Прошлой ночью ты сказал.
— Я сказал?
— Ты же не думаешь на самом деле, что я прошла через все это, чтобы уйти сейчас, верно? — она хватает меня за плечи, но когда я намеренно продолжаю смотреть в пустоту комнаты, она хватает мой подбородок. — Смотри на меня, — она опускает мое лицо так, что моему взгляду некуда деться, кроме как смотреть прямо на нее.
— Ты заставил меня причинить тебе боль, и я сделала это, потому что заботилась о тебе. Я до сих пор делаю это, и думаю, что ты тоже заботишься обо мне.
Я отрицательно качаю головой.
Она смеется.
— Ты сказал мне прошлой ночью, что все они — я. Все твои сабы — Леа. Это потому что ты все еще заботишься. Я думаю, что, может быть, ты даже слишком сильно заботишься, — ее щеки краснеют, когда она говорит это, и мой член оживает.
— Просто для секса, — бормочу я. Это ложь, но мне плевать.
Она отмахивается.
— Мне все равно, что ты говоришь сейчас. Что-то происходит с тобой. Ты отключился, и случилось что-то неправильное.
— Только ты, — получается неубедительно.
Она хватает мою руку. Крепко держит ее в ловушку своей ладони, переплетая пальцы с моими.
— Я не уйду, пока ты не поговоришь со мной. Пока ты не признаешь, что я единственная чувствую тебя, застрявшего в прошлом.
Одинокая слеза катится по ее щеке, и мой желудок скручивает. Я хочу обнять ее, касаться ее, я хочу сказать, что все в порядке. Но это будет ложь.
Мой мозг снова начинает усиленно работать. Я точно знаю, что собираюсь сказать ей. Опустив взгляд на наши соединенные руки, мое сердце ускоряет бег груди.
— Ладно, Леа. Идем, — я киваю на дверь и пытаюсь засмеяться, но получается только горький вхдох. — Я собираюсь сегодня в дом Матери.
Лукас
Четырнадцать лет назад.
Я моргаю, пока красные губы двигаются рядом с моим лицом. Затем я отвожу от нее взгляд, и смотрю на заснеженные горные вершины позади нее.
Хах. Мы в горах.
Ее рука хватает меня за предплечье, и она указывает головой на дом, который вырисовывается позади нее.
— Выходи, дорогой мой мальчик.
Я опускаю глаза и смотрю на себя. На повязку вокруг моего запястья. Когда они запихнули меня в багажник ее долбаного джипа, кто–то из них был чересчур груб. Я вижу пятно крови и чувствую ноющую боль вокруг стежков.
Упс.
— Давай, иди ко мне. Я помогу.
Она протягивает ко мне свои мерзкие руки, и я, поддавшись инстинкту, быстро вылезаю сам, только чтобы она не могла прикоснуться ко мне.
Когда я стою там, под огромными елями, она сокращает расстояние между нами, подходя ближе.
— Теперь ты мой новый сын, - уголки ее губ приподнимаются в улыбку. — Я знаю о твоем прошлом. У тебя не было матери.
Боль проносится сквозь меня, раскалывая стену льда, которая застыла у меня в груди. Я хочу смотреть на нее с ненавистью, но я слишком устал. Каждая часть меня так устала.
— Бедный мальчик, — она обнимает меня рукой за спину. — Единственная мама, которую ты хотел — сейчас мертва. Это должно быть на самом деле больно.
— Я убил ее, — говорю я без всякого выражения.
Она тихо смеется.
— Ты звучишь, как очень дурной мальчик, — я делаю шаг от нее, но она быстрее, и явно более предусмотрительна.
Она кладет руку на повязку поверх моего запястья и сжимает.
— Я думаю, что буду называть тебя Гензель, мой дорогой мальчик. Ты можешь называть меня Матушка Гусыня.
Продолжение читайте в группе https://vk.com/bellaurora_pepperwinters
