Ознакомительная версия.
– Ты опять начинаешь говорить гадости!
– Такие уж ли это гадости, а, Питер, ты не любишь этих гадостей?
– Третий вариант, – раздраженно оборвал я.
– Третий вариант уж совсем… – как сказать по-итальянски «чернуха»?
Мне сделалось очень неприятно. Яне хотел выслушивать омерзительный вариант, который, я не сомневался, она специально приготовила, чтобы, разозлить меня. Или просто чтобы пошалить, побаловаться, подразнить, но только зачем? Разве что из любви к забавам,
– Я скажу – не чернуха, а грустная история, хорошо? Это был отпетый подонок из соседнего подъезда, сынок каких-то торгашей, говорят, подворовывал, однажды в сквере, вроде того, что перед твоим домом, Питер, сорвал с какого-то парня кожаную куртку и потом продал ее кому-то за гроши. Он начал звонить мне, приглашать в кино. Я боялась его, он напивался и приходил, звонил в дверь, калотил в нее ногами, а папа мой так редко бывал дома, мама болела…
– И ты никому ничего не сказала…
– Что, страшно, Питер, погоди, то ли еще будет, он изрезал мою дверь бритвой, исписал все стены страшнейшей бранью, я боялась входить в подъезд, мне казалось, что он подкараулит меня и убъет, или, что того хуже… понимаешь, что того хуже, несколько раз он встречал меня пьяный со своими дружками, издевался, угрожап, но не тронул, он дурно повел себя с моей подругой и так запугал ее, что та никому не решилась пожаловаться на него, призналась мне несколько лет спустя.
– И это история твоей первой любви?
– Моей? Нет, его. А ты хотел историю моей первой любви? Я не поняла тебя, извини.
Самолет страшно качало. Он снижался рывками, падал вниз и потом, словно проштрафившись, взмывал вверх, уши заложило, но было несколько легче, чем при взлете. В салоне царила полнейшая тишина, все сидели смирно, вжавшись в кресла, потом где-то впереди заплакал младенец, теперь, небось, не угомонится до самого приземления, но я ошибся, он внезапно, даже как-то странно, смолк, – ни движения, ни шелеста газеты, только Мальвина пыталась накапать в пластмассовую розовую ложечку каких-то капель, не слишком успешно, неужели так распереживалась из-за перипетий, рассыпанных как жемчуг, на страницах ее немногосложной книженции? Неужели над вымыслом обливается слезами? Вряд ли.
Я упорно листаю журнал дальше. А это еще что такое? Вылитая Клавушка, тетя Клава, Клавдия Ивановна, «Автоклава» – так мы называли ее за глаза, нашу обожаемую школьную сторожиху, одинокую, пришлую, жившую в крошечной подвальной комнатке, хлебавшую суп прямо из алюминиевой, видавшей виды кастрюльки, всегда чистенькая, опрятная, в том самом синем халате с крупными плащевыми пуговицами и накладными растянутыми карманами, который далее узнавался постоянно, мягко облегающем ее округлую крепенькую фигуру, ладную, всегда «домашнюю» фигуру русской женщины под пятьдесят. И далее: крупные капли пота на крыльях носа и высоком, иссеченном продольными морщинами лбу, когда надраивает «уютными» ухоженными тряпицами подоконники, перила и дверные ручки, шрам прямо посередине, между двумя морщинами, рассказывала, что еще в юности пошла за водой к колодцу, да поскользнулась, нашли через несколько часов окровавленную и без сознания, зашивали потом. Безответная, роняла тихие слезы от наших отроческих шалостей, сморкалась в край платка, отглаженного, с отстиранными мелкими цветочка-, ми, никогда никто и не видел ее волос, всегда повязывала голову этим платком, наверное, разрезала старую скатерку или занавеску и наделала себе косынок. Единственная, кажется, молчаливо не осудила историка нашего, стрелявшегося из-за Светки Ивановой, полногрудой, с живыми черными глазами; тогда на собрании педсовет бесновался: «Почему, скажи ты нам, ты сначала выстрелил в учебник истории, а потом себе в живот, это объясни, и без вразумительного ответа…», спасли, ругали под портретами, исключили…
«FLOWERS OF THE NORTH POLE», «FLOWERS» набрано разноцветными буквами, журнал, внизу цифры 48 и 49 – номера страниц под Клавушкой; на зеленом из огромных листьев и ветвей фоне белыми буквами разъяснение: в этом «живом гербарии», оранжерее-заповеднике в Мурманске сохранены деревья, которым 350–400 лет. Подрезает листья. Уныло позирует с опущенными глазами. Море зелени и света, а за окном, наверное, темень и снег.
Дальше следующий разворот. Крупно – желтым и голубым: «Очарование сибирской реки». Умопомрачительный пейзаж сине-черные горы, зеленые ели, голубая река, отражающая небо, горы, лес… В окошечке посередине двое годовалых малышей, плосколицых, в роскошных оленьих комбинезонах.
Мальвина ерзает в кресле. Тянет руку и нажимает на кнопку вызова бортпроводницы. Дальше. Текст и десяток цветных фотографий: красное закатное солнце над красного золота рекой и черная полоска леса, мужчина с огромными рыбинами, лодки, шаман колдует у ночного костра. Palace Hotel, пять звездочек, 19, Tverskaia Street 125047 Moscow, fax, telephone, слева Московское трио, трое красавцев во фраках на фоне особняка с охраняющими его мраморными львами. Дальше.
Она была в тот вечер необыкновенно красива. Томная. Черный кружевной жилет, белая шелковая блуза, коралловая нить, черная юбка в пол, остроносые закрытые туфли на каблуке, чуть подкрашенные глаза.
– Траур или театр?
Мой легкий ироничный вопрос показался мне вполне удачным,
Рассеянный взгляд, направленный куда-то внутрь.
– А что это за рыбка, Питер?
– Один из хирургов. Живет в водах Индийского и Тихого океанов. Видишь, какие у него забавные черные щечки?
– Щечки? У него? А почему отселен?
– Любит теплую воду.
– А ты, Питер, какую любишь воду?
«Египетский сервиз императора Наполеона». Тарелки. Черные с золотом. Изготовлено во Франции в 1804–1806 гг. В стиле классического ампира. Мраморный юноша. Белый, плотный, широкий. С приклеенной правой рукой, на голове – огромное золотое блюдо.
– Ты настоящий, Питер, настоящий и удивительный, как твои рыбы. Я благодарна тебе.
Стюардесса вернулась к Мальвине со стаканом воды
– Пап, мы не разобьемся? А нас встречают на машине?
– Мне неприятно брать у тебя деньги, Наташа.
– А что тебе было бы приятно? Впрочем, как хочешь.
Крупные серые буквы вполразворота: «Великий мастер». Мельче – черный текст, сходящийся конусом книзу: «Шаляпин родился в старинном русском городе, в Казани, на берегу знаменитой русской реки Волги 13 февраля 1873 года в семье служащего Ивана Яковлевича Шаляпина и его жены Евдокии Михайловны Позоровой». Странно сформулировано. «Волжские просторы, русские народные песни и легенды оставили глубокий след в его детской душе».
Мальвина обмахивается газетой. А что, интересно, оставило глубокий след в ее детской душе? Угрюмый отчим? Мышь, попавшая под плуг? Одноклассник, съехавший на мотоцикле с обрыва и сломавший себе шею, но зато выигравший спор?
Ознакомительная версия.
