сушеные воблы думают, что раз они с себя платье сняли и полуголыми передо мной предстали, так я не услышу, как они фальшивят. Однако я старая, а не глухая, ― ворчала Раиса Ивановна. ― Я, конечно, приведу их в божеский вид, но это не дело. Тебе нужна опора, Алиса, фактура. Здесь можно же развернуть такое! Даже несмотря на всю вашу порнографию!
— Я знаю, Раиса Ивановна, знаю, ― злилась Алиса. ― А кого мне брать? Нет у меня людей. Делайте, что можете, с теми, что есть.
— Про подружку-то свою забыла… а были не разлей вода! Смотри как, ― хмыкнув, закурила преподавательница.
— Лёля? ― удивилась Алиса ее предложению. ― Да нет, она не согласится, да и замужем она, зачем ей это все? А она поет, вы, случайно, не знаете?
— Случайно знаю. Не поет. Пирожки на рынке продает. О как, аж в рифму! ― съязвила Раиса Ивановна, выдыхая сигаретный дым.
— Как пирожки? Вы шутите? ― спросила шокированная Алиса.
— Если бы! Найди мне ее, Алиса, а то сил моих больше нет слушать блеяние этих овец. Лелькиным контральто спрячем. А то я за качество этой какофонии не ручаюсь, ― проворчала Раиса Ивановна.
— А муж ее чем занимается? Я просто понять не могу. У нее же шикарный голос, у нее же три с половиной октавы, там такой звук потрясающий! Как ― пирожки? ― Алиса не могла прийти в себя от такой новости.
— А что муж? Муж как пил, так и продолжает пить. Замечательно ее муж поживает. Лёля его кодирует, он раскодируется и в запой. Квартиру, машину уже пропил. Лёлька его долги раздает. Иногда он ее поколачивает, иногда она его. Замечательно живут! Главное весело.
— Раиса Ивановна, где мне ее найти?
Давно Алиса не была на рынке. Давка сумасшедшая, толпа народа. Кое-как Раиса Ивановна объяснила ей, где именно стоит ларек Лёли. Алиса, проталкиваясь через нескончаемый поток людей, думала о том, как изменилась их жизнь. Алиса помнила, как Лёля была счастлива, влюблена, встречаясь с Женей. Он казался таким милым, таким добрым, покладистым, работящим. Души в Лёле не чаял. Как же так?
— Пирожки горячие с мясом и картохой! ― донесся знакомый до боли голос. Алиса прослезилась. Не такой текст должен звучать в исполнении Лёлиного богатого рокочущего контральто. Как же обидно, что настолько талантливая, невероятно потрясающая певица прозябает на рынке, когда безголосые девицы кривляются на сцене. Ну, ничего, Алиса решила все исправить.
— Мамзель, че стоим, пирожки брать будем? ― Лёлька не узнала ее. Сама не изменилась совершенно. Высокая, пышногрудая, с копной белокурых кудряшек и ярко-розовой помадой на лице. И орет. Лёля тихо разговаривать никогда не умела.
— Нет, не будем пирожки. Продавщицу брать будем, ― рассмеялась Алиса.
— Чё? ― не поняла Лёля, уставившись на нее. ― А, понятно, явилась, жена бизнесмена. Десять лет ни слуху ни духу, а тут нате, явление народу! Че надо? ― предъявила обоснованную претензию Лёля. Алиса решила не отпираться и все упреки подруги выслушать молча. Она действительно пропала. Баринову не нравилась Лёля. Он запретил Алисе с ней общаться. Пришлось пожертвовать подругой ради сохранения мира в семье. Алисе было стыдно. Виновата она перед Лёлей.
— Оглохла, что ли, на рынке своем? Тебя надо! ― не сдавалась Алиса.
— Опаньки, а че это я тебе понадобилась через столько лет-то? Долго обо мне не вспоминала, и тут на те! Муж твой как? Все еще ого-ого или уже не очень? ― Лёлькины деревенские манеры были непрошибаемые. В городе больше десяти лет, а орет так, как будто бы она в деревне еще. Есть такие люди на свете, по общественным каноном некультурные, не умеющие вести себя в приличном обществе, но настолько теплые и светлые внутри, настолько душевные и уютные, что не требуется от них светских манер. Лёлька была из таких. Алисе было очень обидно, что у такого светлого человечка настолько тяжелая жизнь.
— Муж еще ого-го, что с ним сделается-то. Я развожусь с ним, Лёля, ― ответила Алиса.
— А что так? ― удивилась Лёля. ― Зарабатывать меньше стал или воровать перестал?
— Ни то и ни другое. Изменяет, ― просто ответила Алиса. Ну а что ей врать?
— Вот г… ― выругалась Лёля на Баринова. ― Ну что за мужики пошли, а? Не пьет, так гуляет, не гуляет, так бухает! Вот как с ними жить? Вот что им не хватает? Алиса, пойдем, водки храпнем, а то не могу прямо, сволочи эти мужики, а?
— Лёля, двенадцать дня. Мы пить водку будем? ― удивилась Алиса.
— Ханжа ты, Алиса, какой была, такой и осталась, ― ответила Лёля, заталкивая Алису внутрь ларька. Там они разлили в пластиковые стаканчики водку, припрятанную Лёлей. Алиса делилась своим горем, Лёля своим. Обе расплакались от тоски и боли.
— Алис, давай попоем, а? ― предложила Лёля. ― Так тошно, что выть охота!
— Нет, лучше у меня в клубе. Под надзором у Раисы Ивановны, ― ответила слегка захмелевшая Алиса.
— Какой Раисы Ивановны? Подожди… Нашей Раисы Ивановны?! Да ладно! Ты и ее припахала! ― засмеялась Лёля.
— Я и тебя припахать хочу.
— Меня? Нафига я тебе нужна? Где я, а где ночной клуб? Что я буду там делать наравне с твоими гламурными курицами? Ты головой соображаешь или совсем уже пьяная? ― возмущалась Лёля, смеясь над предложением подруги. С одной стороны, была доля истины в ее словах. Лёля была высокой и крупной женщиной. Сегодня ее назвали бы жирной. Пятый размер груди тоже не добавлял ей стройности. Сложно будет ее фактуру приспособить к формату клуба. С другой стороны, эта кудрявая, крашенная дешевой краской блондинка, с заливистым смехом, способным растопить лед в сердце у любого человека, была неформатной. Невероятно позитивная, забавная, смешная и боевая, одновременно теплая и душевная, а еще безумно талантливая. Алиса отчаянно в ней нуждалась.
— Лёля, знаешь, что можем мы и не могут гламурные курицы? ― спросила захмелевшая Алиса. ― Я тебе больше скажу, никогда не смогут!
— Что? ― спросила еще не окончательно пьяная подруга.
— Петь, Лёля. Я могу петь, ты можешь петь. А они не могут. Раиса Ивановна их, кстати, воблами сушеными называет. Они ей всю гармонику ломают, ― хохотала Алиса.
— Перестань ржать
