меня уже не отпустит. Я и сам не понял, как вышло так, и как я в ней так погряз, настолько глубоко, что не пугает меня ни ребенок ее, ни отношения вполне себе серьезные, в которые я так старательно вляпаться пытаюсь и ее втянуть. И она… она ведь хочет, тоже хочет, я ведь видел это, чувствовал.
И на поцелуи мои она со всей страстью отвечает, и не физиология это, далеко не физиология. Просто не верит, боится, не доверяет. И я бы на ее месте тоже не верил. Я и повода не дал ей считать иначе, довериться мне. Только напирал ведь, ее не спрашивая. А у нее ребенок, маленький, блин, ребенок. И у ребенка этого реальные потребности имеются, а Александровна из-за меня заявление на стол положила, уволилась из весьма престижного учебного заведения.
И от осознания этого факта мне так тошно становится, я ведь мог ей своими выходками конкретно так жизнь попортить.
— Мне вообще нравится, конечно, у него детский сад, а я работать должен больше, — напоминает о себе друг, бурчит себе под нос, но беззлобно.
Меня, наверное, идиотом больным считает, а мне как-то пофиг совершенно.
Ксюша права, у нее дочь и ей о ребенке нужно думать, вот вместе и подумаем.
Будет как я сказал...
Ксюша
— Мама, а когда придет Егор? — Котенок просто пригвождает меня к деревянному полу.
Нет. Ну нет же, не могла она так быстро его запомнить. Да что же за наказание такое. Волков, черт бы тебя побрал!
Делаю глубокий вдох и выдыхаю. Как? Ну как объяснить маленькому ребенку, что не нужно привязываться к незнакомым, чужим совершенно мужчинам? Понимаю, что это моя ошибка, самая большая ошибка, потому что я не то, что вопроса этого, я знакомства вчерашнего не должна была допускать ни при каких обстоятельствах. Но кто же знал, кто бы вообще мог подумать, что Волков, чтоб его, так быстро обустроится в маленькой светловолосой головке.
Поворачиваюсь к дочери, смотрю на своего ангелочка и сердце до боли сжимается в груди. Катя ведь еще совсем малышка, глядит на меня своими огромными голубыми глазами, полными ожидания и… пустых надежд, а я… я и слова выдавить из себя не могу. Это ведь очевидно — ребенку, даже девочке, необходимо мужское внимание. И даже столь короткое знакомство с Волковым, явно произвело на нее большее впечатление, чем я могла бы себе представить. И как мне ей теперь объяснить, что он не придет больше, потому что я поступила правильно. В очередной раз сделала то, что должна была, вопреки кричащему, колотящемуся в грудной клетке сердцу.
— Послушай, Котенок, — начинаю, стараясь подобрать правильные слова, и понимаю, что таких просто нет. Дети, они ведь другие, они не понимают, что в жизни все немного сложнее, чем кажется.
— Он сказал, что придет, — словно чувствуя, что я собираюсь сказать, Катя хмурится, откладывает ложку, обмазанную кашей, и смотрит на меня с такой неприкрытой, по-детски наивной надеждой во взгляде, что я теряюсь, просто теряюсь, не зная, как продолжить этот разговор.
Волков, какого черта, какого вообще черта он дал такое неосторожное, необдуманное обещание, какое право имел его давать и как я вообще позволила? Зачем пустила на порог своей квартиры?
Вся эта ситуация становится для меня полной неожиданностью, и спасает меня, пусть временно, звонок в дверь.
— Ешь, пожалуйста, я сейчас приду, — говорю, как можно мягче, и иду открывать дверь.
Какого лешего?
— Александровна, открывай, я знаю, что ты там.
Нет, это все какой-то дебильный сон. Не мог же он и вправду вернуться. Я ведь ясно дала понять, чтобы не приходил больше, чтобы прекратил это нелепое наступление.
— Уходи, Егор, я прошу тебя, уходи, — прошу его через закрытую дверь.
— Ксюш, не заставляй меня идти на крайние меры, я ведь изобретательный, давай не будем веселить соседей.
Прикрываю глаза, поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к двери. Ну почему, почему с ним всегда так сложно. Я ведь тоже не железная. Сколько еще это будет продолжаться?
— Александровна, ты там? Я знаю, что там, открывай.
Понимаю, что нужно заканчивать этот цирк и гнать этого мальчишку несносного в шею.
Набираю в грудь побольше воздуха, оборачиваюсь и поворачиваю замок, собираясь высказать Волкову все, что только в голову придет, но вместо этого застываю с открытым ртом, а потом и вовсе охреневаю, да простит меня мама за обсценную лексику, от происходящего, потому что Егор сует мне в руки огромного просто белого медведя или не медведя, да я вообще не уверена в том, что это, блин, такое, и входит в квартиру с большой коробкой в руке.
— Так, прежде чем ты начнешь возмущаться, помни, что где-то там твоя дочь, — совершенно не смущаясь, он запирает за собой дверь и, поставив коробку на пол, снимает с себя верхнюю одежду и обувь.
— Волков, не думай даже, забирай все это и уходи, — пытаюсь всучить ему мохнатое нечто, но он уворачивается, берет коробку, и подвинув меня, двигается в сторону детской. А я, как дура последняя, иду за ним следом.
Безошибочно отыскав комнату Котенка, Егор толкает дверь и входит внутрь.
— Егор.
— Не начинай, я не уйду, и вообще я привык выполнять обещание, а я обещал твоей дочери подарки, кстати, где она?
— Ее нет, — положив медведя на стоящий у стены комод, скрещиваю руки на груди и пристально смотрю на Волкова. — Вол…
— Егор, — звонкий голосок Катюши, раздавшийся позади, вынуждает меня остановиться.
— Врать нехорошо, Александровна, — тихо произносит Егор и присев на корточки, обращается теперь уже к Котенку: — Ну привет, принцесса, а я с подарками.
Потупив взор, Катя расплывается в улыбке, а я едва сдерживаю порыв наброситься на Волкова с кулаками, потому что то, что он сейчас творит — это огромная ошибка, он же просто сломает мою девочку,
