— Я нашел нашу елку! Вот! — Ромка дергает сосновую лапу и ойкает, когда весь снег с нее осыпается ему на голову. Я смеюсь. Я по-настоящему счастлив. Как бы там ни было, жизнь все расставила по своим местам. Сэм спросил, жалею ли я о прошлом. Да! Сейчас я бы ни за что не отдал Нику Анатолию. И, уж конечно, своего сына… Не знаю, какого черта я так свято уверовал в то, что моему ребенку будет лучше с другим отцом. Почему решил, что Анатолий даст ему гораздо больше, чем я, биологический, так сказать, родитель. И да, я до сих пор ничего не знаю про воспитание мальчиков, но… теперь я почти уверен в том, что если бы можно было повернуть время вспять, мне бы все же удалось справиться с ролью папы. Пусть неидеально, но я бы точно не повторил ошибок своего отца. Как жаль, что на осознание этого у меня ушло столько времени.
— Будешь сам рубить? — подхожу ближе.
— Я не умею, — расстраивается Роман. — Мы же в городе жили…
— Ничего, я тебя научу. В деревне хочешь-не хочешь, а придется овладеть топором. Тебе, кстати, как вообще? В деревне-то… — переглядываюсь с Сэмом.
— Здесь классно. И нет моих одноклассников.
— Сильно они тебя обижали?
Трясет головой. Помпон на шапке подпрыгивает…
— Я им не позволял.
— Ну и правильно. Себя нельзя давать в обиду.
— Мама так не считает. Она все время меня ругала, когда я дрался.
— А без этого можно было обойтись?
— Нет.
— Тогда ты все сделал правильно, — улыбаюсь. Давай-ка, здесь чуть притопчем снег, не то наша елка утонет.
Ромка кивает и, словно вмиг забыв про наш разговор, принимается с энтузиазмом кружить вокруг елки. Вот бы и мне научиться так быстро переключаться с одной темы на другую.
— Готово?
— Угу.
— Смотри, наше деревце должно упасть туда, стволом к дорожке, чтоб удобно было тащить.
— Ясно.
Вручаю сыну топор. Уж не знаю, что бы я делал с ним с маленьким, но в этом возрасте он просто хочет повторять все за взрослыми. То есть нам вместе интересно. Становлюсь за спиной сына, помогаю ему правильно взять рукоять. Ему немного мешают варежки, но я не решаюсь предложить Ромке те снять. Ручки-то у него — не то, что мои, к морозам не привыкли.
— Вот так! Со стороны падения делается надруб примерно на треть глубины ствола. А уж потом с противоположной, и чуточку выше — пропил.
— Пилой?!
— Ага.
Деревце мы рубим не слишком большое. Метра два. Сам бы я его в два счета спилил, но Ромке приходится повозиться. Зато домой он возвращается, сверкая глазами от счастья. Влетает в кухню:
— Мама-мама! Посмотри, какое дерево я срубил! Сам… — прыгает на одной ноге.
— Ух ты! — Ника ловит Ромку в объятья. — Замерз?
— Не-а! Даже жарко было. Правда, я молодец? Меня дядя Савва научил рубить. Я теперь и дрова могу порубить. Надо?!
— Ну, уж нет. Иди, мой руки и садись за стол. Ты тоже… — оборачивается ко мне, но в глаза не смотрит. Понятия не имею, чем вызвано ее смущение на этот раз. Может, не я один вспоминаю прошлое? — И вы, Сэм. Я взяла на себя смелость порыться в твоей кладовой.
— Аромат — м-м-м… Я останусь? — Сэм невинно глядит на меня. Ну, тут все ясно. Мужик оголодал, но не хочет нам помешать.
— Тебя хозяйка пригласила… — развожу руками. Ника, закусив губу, все же бросает на меня настороженный взгляд. Как будто не верит, что я всерьез ее так назвал.
— А елку когда будем наряжать? — интересуется Ромка, намыливая ладошки.
— Так сразу после обеда, да?
— А у тебя игрушки есть?
— Есть. И гирлянды.
Ужин проходит… да черт его дери, замечательно он проходит. В хорошем смысле слова по-семейному. Жаркое у Ники выходит чудесным. Сэм с Ромкой болтают… Его страшно веселит русский Сэма. А Сэм… Сэм просто любит детей и благодушно спускает с рук Ромке смешки и подколы. Только Ника все никак не расслабится. И тут мне приходит в голову мысль… Я встаю. Выбираю бутылочку красного. Под мясо — самое то. Нам с другом — пиво.
— Я не пью.
— И слава Богу. Зачем мне пьющая жена?
— Ну что за глупости ты говоришь?
— Почему глупости? Ром… Ромка…
— Чего? — не слыша нас, тот трещит с Сэмом о музее Гарри Поттера, в котором мой сын, оказывается, мечтает побывать.
— Не надо! — шикает Ника.
— Надо, Федя! — парирую я и кладу свою ладонь поверх ее сжавшейся ручки. — Я тут твоей маме предлагаю выйти за меня замуж. Ты как, не против?
Ромка вскидывает бровки домиком. Парню требуется пара секунд, чтобы переключиться с одного на другое и как следует это осмыслить.
— Замуж? За тебя?
— Угу, — игнорирую Никины пинки под столом. — И поскольку таким образом я стану твоим папой, мне важно заручиться твоей поддержкой.
— Это как? — Ромка хмурится еще сильней. Наверное, мне надо было выбирать слова попроще, но от волнения я чересчур закрутил свою мысль.
— В смысле узнать, ты не против?
— Чтобы ты стал моим папой?
— Ну да. И мужем твоей мамы.
— Нет, — трясет головой. — Только… я не уверен, что так можно, — сникает.
— Почему нет?
— Ну…
— Вас больше ничего не связывает с отцом Анатолием, — твердо замечаю я. Плевать, если это не очень-то педагогично. Мой сын уже настрадался от всего случившегося. Я хочу его защитить, по крайней мере, от последствий. Хочу дать ему имя. Хочу, чтобы, когда он пойдет в школу здесь, все знали, что это именно мой сын. Чтобы все знали, да… От почтальонки бабы Кати до местного алкаша Спиридоновича. Чтобы если деревенская детвора обнесет кому-нибудь огород, бабульки между собой бухтели: «Ить, иж, ироды… Леньки Белого малец, Настька Ленкина и этот… нашего Михалыча спиногрыз. Попадись они мне, выпорю крапивою!»
— И мы будем жить здесь?
— Ага.
— И мне придется называть тебя папой?
— Если захочешь, я буду рад. Думаю, с этим вопросом спешить не стоит.
— Да со всем не стоит спешить! — вставляет свои пять копеек Ника.
— Я не против. — Ромка деловито пожимает плечами, отодвигает стул и выбирается из-за стола, вмиг потеряв интерес к разговору: — Так мы будем наряжать елку?
Сэм смеется, прикрыв рот салфеткой. Ника возмущенно пыхтит.
— Ну, что не так?
— А если тебе надоест?! — шипит мне на ухо, бросая опасливые взгляды на сына, что нетерпеливо топчется возле ставшей еще более ароматной в тепле ели.
— Что именно?
— Все! Супружеская жизнь, отцовство…
— Такого не случится. Не бойся. — Подталкиваю Нике бокал, а сам встаю, понимая, что если это вовремя не прекратить, спор будет продолжаться вечно. — Пойду, принесу игрушки и подставку.
Когда я возвращаюсь, вина в бокале Ники становится ощутимо меньше. Выпитое прибавляет ей смелости. Не скрывая любопытства, она следит за нашей с Ромкой суетой со стороны, а спустя какое-то время подходит ближе и не без любопытства начинает перебирать сложенные в ящике елочные игрушки.
— Осторожно, это стекло!
— Я вижу. Безумная красота.
— Да… — не могу я не согласиться. Впрочем, в этот самый момент я смотрю вовсе не на игрушки. Ника разрумянилась, глаза заблестели. Вся она будто ожила… Если так на нее действует алкоголь, то, боюсь, наши дела плохи. Я ж ей прям на завтрак стану наливать!
Где-то посреди вечера, скорее рано, чем поздно, теряется Сэм. Он парень умный и чувствует, что нам сейчас совершенно не до него. А может, все проще, и он рассчитывает поймать освободившуюся после дежурства Лену. В конце концов, мы расстались, и ему не стоит терять время попусту. Не так уж много в наших краях незамужних симпатичных женщин.
В камине потрескивают дрова, горят огоньки на елке, одуряюще пахнет смолой и хвоей, в воздухе витает предчувствие праздника и чуда, в которое я с возрастом совсем верить перестал.
Беру ножку Ники в носочке. Веду пальцем по стопе.
— Савва!
— Ну, что? Ты тоже можешь меня потрогать. Хочешь?
— Может быть. Но нам не всегда стоит потакать своим желаниям.
— Почему? Это грешно?
— Не только поэтому.
— А почему еще?
