— Мы все что-то или кого-то потеряли, — подхватывает Маркус. — Давайте сделаем так, чтобы это никогда не повторилось. И еще одно: ты не должен принимать ничью сторону, если начнется война между Коза Ностра и Братвой.
— Не буду.
— Хорошо. — Я иду к мини-бару в углу моего кабинета, беру стакан и новую бутылку виски, затем наливаю себе на палец напиток. — Встреча окончена.
Виктор начинает уходить, но, остановившись у двери, обращает на меня внимание.
— Ты вернулся насовсем, Доминик?
Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Я вернулся, чтобы расставить все по своим местам. — То есть меня на мой трон, а всех остальных под него.
Дверь открывается, а затем закрывается. В комнате воцаряется тишина, напряжение все еще витает в воздухе.
— Что скажешь, брат? — Спрашивает Маркус, нарушая тишину.
Думаю, мы вляпались в дерьмо.
Но я этого не говорю. Маркус уже знает, что худшие враги — это те, кого ты не видишь.
— С этого момента мы никому не доверяем. — Я несу напиток к своему столу. — Скажи Винсенту, чтобы возвращался домой. С этого момента мы должны быть начеку.
— Да, брат. — Маркус поднимается на ноги и подходит к моему столу. Он берет мой стакан и одним глотком выпивает виски, а затем ставит пустой стакан на стол. — Что ты планируешь делать со своим сыном?
— Сыном? — Данте прищурился, его глаза умоляют меня об объяснении. — Каким сыном?
— У него есть сын от той девушки. Елены. — Маркус улыбается и похлопывает Данте по плечу. — Не удивляйся, приятель. Я только вчера узнал, что стал дядей.
Данте требуется мгновение, чтобы осмыслить услышанное.
— Значит, я тоже дядя?
— Еще чего. Этот ребенок — мой племянник. Мой и Винсента. — Он оглядывает Данте с ног до головы. — Ты просто парень, который работает на его отца.
Данте игриво сжимает свою грудь.
— Это больно, чувак. Я думал, мы семья.
— Ни за что, — говорит ему Маркус, после чего снова переключает свое внимание на меня. — Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал, брат.
Есть только одна вещь, которую нужно сделать.
— Усильте охрану вокруг моего сына и его матери. Следи за всеми, кто их окружает. А также, пожалуйста, следи за ними сам.
Маркус кивает.
— Я пересеку океан ради тебя, брат. Сохранить твою семью в безопасности — это ничто. Доверься мне.
— Я доверяю тебе. — Я поворачиваюсь к Данте. — Узнай, в каком клубе Винсент прожигает свою жизнь, и притащи его домой. Если понадобится, переломай ему ноги, но он нужен мне живым.
Данте поднимается на ноги и поглаживает свою рубашку.
— Доверься мне, я так и сделаю. — Я знаю, что он так и сделает. Данте еще больше, чем я, недоволен образом жизни Винсента.
Маркус и Данте кивают мне, а затем уходят. Музыка становится громче, когда они открывают дверь, а затем стихает до шепота, когда она закрывается за ними. Как только я остаюсь один, мои руки снова сжимаются в кулаки, и я позволяю своему гневу проявиться.
Надвигается война, и она надвигается на нас в полную силу. Я чувствую ее, ощущаю ее вкус и запах, когда она приближается. Вонь крови, вульгарный вкус смерти и зловещее ощущение того, что души покидают свои тела.
Прошло пятнадцать лет с последней войны, а я поклялся оберегать всех после того, как потерял родителей.
Мои плечи напрягаются, когда осознание происходящего бьет меня по кишкам. В случае войны я могу потерять гораздо больше. Я только что нашел своего сына и Елену, и мне нужно обеспечить их безопасность.
Катерина не была слабым местом Маркуса, и все же они пришли за ней. Можно быть уверенным, что они примутся за Елену и Лукаса, если узнают о них. Сейчас это мои самые большие слабости, и враги воспользуются любой возможностью, чтобы использовать их в качестве приманки, чтобы заманить меня.
Они могут попытаться, но у них ничего не получится, потому что я намерен обеспечить их безопасность. И мне плевать, что для этого придется рисковать жизнью.
***
— Ты шутишь, да?
Елена перестает улыбаться, когда видит, насколько я серьезен. После вчерашней встречи с Виктором я придумал лучший план, чтобы обезопасить ее и Лукаса.
Они должны переехать ко мне.
После того как я отвез Лукаса в школу сегодня утром, я поехал к Елене, чтобы рассказать ей о том, что происходит. Разумеется, я не стал рассказывать ей об убийстве Катерины. Елена понятия не имеет, кто такая Катерина, и она бы только испугалась, если бы я сказал ей, что кто-то был убит.
— Доминик, ты же понимаешь, что это невозможно? — Она качает головой. — Мы не можем переехать к тебе.
— Я не спрашивал, можете ли вы. Я говорю тебе об этом.
— Нет. — Она провела пальцами по волосам. — Мы с Лукасом не имеем ничего общего с мафией или тем, что с тобой происходит. Почему мы должны страдать из-за этого?
Она не понимает, а я схожу с ума, пытаясь заставить ее.
Мне нравится в Елене одно — ее упрямство, но я не уверен, как отношусь к этой ее черте сейчас.
— Ты не понимаешь, Елена. Лукас — мой сын, а ты — его мать. Это достаточная причина для того, чтобы причинить боль вам обоим.
— И никто об этом не знает, — говорит Елена.
— Конечно, никто не знает, кроме меня и моих братьев, но некоторые вещи не могут долго оставаться в тайне, особенно когда такие люди, вовлеченные в это, — бездушные ублюдки, которые не остановятся ни перед чем, чтобы воспользоваться моей уязвимостью.
Она прислонилась к кухонному острову.
— Я не знаю, Доминик. Я не могу прожить остаток жизни в страхе. Я также хочу, чтобы у Лукаса была нормальная жизнь, как у любого другого ребенка.
— Лукас — не любой другой ребенок, mio cara. Ты владеешь одним из крупнейших бизнесов в Нью-Йорке, а я — миллиардер. Ему не суждено стать обычным ребенком.
— Может, ты и прав, — признает она, тяжело вздохнув, — но то, что он наш сын, означает, что его жизнь и так достаточно тяжела, а это только усугубит ее. Прости, но я не могу переехать к тебе.
Я сжимаю край прилавка, и в моей груди раздается рык. Я в бешенстве, и сырая ярость бурлит в моей крови. Я уже близок к тому, чтобы поднять ее на руки и отнести в машину. Может быть, закрыть ее в комнате, пока она не придет в себя.
Вместо этого я стараюсь глубоко вдохнуть и напоминаю себе, что нужно сохранять спокойствие. Елена не представляет, насколько смертоносен мир мафии и насколько злобными могут быть мои соперники.
Будь терпелив, Доминик. Успокойся.
— Отлично. — Я выглядываю в окно, затем осматриваю каждый уголок кухни, чтобы понять, где можно установить скрытые камеры. — Если ты не хочешь делать это по-моему, тогда мы сделаем это по-твоему.
Она переносит вес на другую ногу.
— Каким образом?
— Вокруг тебя каждую минуту будут находиться телохранители, — объясняю я. Я не хотел, чтобы мой голос звучал так хрипло, но я слишком сильно волнуюсь, чтобы беспокоиться. — То же самое касается и Лукаса.
— Телохранители? — Она насмехается и смотрит на меня так, будто я сошел с ума. Может, и так. — Не может быть и речи.
— Да, конечно.
— Нет! — Она устремляется в гостиную, ее гнев толкает ее вперед. — Это не сработает, Доминик.
Я следую за ней.
— Мое слово окончательно. Мы больше не будем спорить об этом. О, и у тебя есть всего три дня, чтобы согласиться переехать ко мне.
Она скрещивает руки и в гневе постукивает ногой.
— Или что?
— Или я заберу тебя с собой, хочешь ты этого или нет.
— Ты не можешь так поступить! — Набрасывается она на меня. — Ты не имеешь права указывать мне, что я могу делать, а что нет. Я не одна из твоих приспешников, которым ты можешь приказывать, Доминик.
Боже, эта женщина…
— Нет, это не так. Но твоя безопасность для меня важнее, mio cara, поэтому я и делаю это. — Я делаю шаг вперед и прижимаюсь к ее щекам. — Эй.
В ее лесных глазах блестят слезы, когда она поднимает их, чтобы посмотреть на меня. Она боится, и я не виню ее за это. Я виню себя. Я не должен был втягивать ее в эту историю семь лет назад, но теперь пути назад нет. Только не тогда, когда враги сидят у меня на хвосте.