Сказать, что тесть словил приход или промолчать и сделать озабоченное лицо?
— Зачем? Зачем это ему? Красов не устраивает?
— Отнюдь! Но…
— Но? — присматриваюсь и, по-видимому, проникаю папочке под кожу.
— Святослав…
— Был херову кучу лет в плену, — невежливо перебиваю. — Он адекватен? Стабилен? Психически уравновешен? Он вообще мужик? Судя по сводкам, которые оттуда приходили…
— Замолчи! — отец сипит сквозь зубы.
— Считаю, что ему нужно озаботиться получением квартиры, положенной от государства, отсудить компенсацию, оформить военную пенсию и дальше жить. Жить без Юлы, без Игоря. У него все будет в порядке. Что я не так сказал?
— Ты не представляешь, что значит жить без ребенка и любимой женщины…
Отчего же! В красках и довольно четко, но в данном случае я на стороне Красовых, и потом:
— Я не хочу расстраивать Туза. Она сочувствует ему, болеет за него, хотя вначале грозилась расчленить ублюдка от горла и до паха. Я еле оттащил ее…
— Я помню. Она боевой орешек!
— Крепкая малышка…
Моя любимая жена!
Подходим к улыбающимся Смирновым и останавливаем разговор об очень щекотливом деле, в котором, по моим ощущениям, придется разбираться очень долго, а к чему все это может привести, не хочу даже представлять. Это очень зыбкая субстанция…
Молодой мужик, воскресший и вернувшийся с войны! С кучей орденов, многочисленными ранениями, следами пыток на душе и теле, без средств к существованию и без собственного угла, зато с внеочередным полковничьим званием. Сколько этот хрен, Смирнов, отвалил за жизнь мужчины, чье семя проросло в его старшей дочери и принесло плоды в виде мальчишки, в котором души не чают все, кто с ним знаком и плотненько общается? Сергей обеспечил счастье двух любимых дочерей, а за добровольно названного сына охерительный выкуп заплатил никак не дешевеющим налом! Он дал на лапу всем, кто был при званиях, должностях и на нужном месте, но вызволил «боевого пацана», обменяв его при очередной встрече противоборствующих сторон на нейтральной полосе. Он выдал ему мандат на счастье, выписал свободу, обеспечил второй шанс и… Тем самым уничтожил зятя, подписав его молодой семье смертный приговор!
— Валентина, Валентина, — щебечут бабушки, передавая мою дочь друг другу.
— Как ты, Тосик? — мама заправляет волосы ей за ухо.
— Все хорошо! Так неожиданно. Спасибо, что приехали.
— Ты еще поплачь, циклоп? — Смирнов обнимает дочь, притискивая ее лицом к себе. — Перестань, любовь моя! Сегодня очень милый праздник. Наша крошечка-циклопик стала старше ровно на один месяц. Это ведь самый настоящий повод, Гришаня?
Отец разливает вино и молча соглашается, периодически посматривая на меня.
— Тонечка, ты ведь не против, да? — старший спрашивает еще раз то, о чем уже неоднократно договорились с ним при вынужденной высадке на берег.
— Па…
— Петр, ради Бога! — мама шикает и, пританцовывая на месте, укачивает Бу, хохочущую и что-то гулющую на своем совином языке.
— Конечно, дядя Гриша.
— То есть? — Сергей задирает брови и устанавливает руки себе на пояс. — Тут что, какой-то Велиховский блат? Решили взять количеством, юристишки? Чика?
— Тосик сказала, что Валентина послезавтра погостит у нас.
«Чего?» — похоже, мой черед выпучивать интригу, тараща нехороший взгляд.
— Не было такого уговора.
— Петя, — Тос обнимает меня за талию и утыкается носом в район подмышки. — Я не смогла им отказать, — бубнит, а теплотой дыхания щекочет тело.
— Все нормально? — шепчу в ввинчивающуюся в меня темную макушку.
— Да.
— Поздновато. Мы здесь сильно загостились. Вам не кажется? — Женя отпивает вино, которое любезно протянул ей мой отец.
— Август, команданте. Уже темнеет быстро. Дело движется к зиме.
— Есть тост! — отец подает бокал маме, а мне кивает головой, приглашая присоединиться и предложить жене стакан с морковно-яблочной бурдой, которую Туз потягивает с завидным постоянством.
У Бу только на этот совсем неалкогольный букет нет аллергии, зато от шоколада и любимого джелато жене пришлось отказаться до некоторого времени. Детская диета не позволяет Нии вкушать такие сладкие деликатесы.
— Держи! — прижимаю рукой бокал, который покоится в ее ладони. — Они скоро уедут. Потерпи, щенок!
— Все хорошо! — повернув голову, мягко произносит.
— За вас, дети! За вашу крепкую семью. За Антонию, маленького бойца и стойкого солдатика, которой любое дело по плечу. За Петра, за моего сына, которому чертовски, — на этом слове батя осекается и схлестывается взглядом с Сержем, который уверенным кивком что-то там любезно подтверждает, — повезло взять в жены твою дочь, Смирнов. За мою Валюшу, за сильную малышку, за крепкую человеческую единицу, за надежду, опору и отраду родителей, которым, чего уж тут, она сделала большущее одолжение, появившись в нужный час, разбавив их сплоченный коллектив. Спорим…
— Нет! — не сговариваясь, одновременно голосим с женой.
— Тихо-тихо! — Сергей приземляет нас простым движением руки, трамбующей к траве, воде и камням. — Продолжай, Гришаня, я готов принять вызов! На что и как желаешь спорить? Тост еще не все, я так понимаю?
— Спорим, что у детей все будет хорошо?
— Простовато, не находишь? — хмыкает Смирнов.
— Как посмотреть, — смеется Женя.
— На что-то намекаешь, женщина? — Сергей подмигивает жене.
— Ты ведь научный человек, Серый, — он быстренько подкатывает глаза, а Женя настырно продолжает, — знаешь же, что все отчеты о проделанной работе утверждаются с пометкой «признать удовлетворительным»? Так вот…
— Не усложняй, чикуита!
— Так вот… — Смирнова направляет к центру свой бокал и продолжает, — «все хорошо» — это высшая оценка! Поэтому я присоединюсь, пожалуй, Гриша! Спорим, что все будет хорошо?
— А я за это просто выпью! — Сергей по очереди прикасается своей посудой к стеклотаре окружающих его, а ко мне подходит и пристально всматривается в глаза. — Береги семью, Велихов! И не обижайся на меня…
— За что? — не отвожу от слегка уставшего Сергея взгляда.
— За Буратино, например. За «деревянный мальчик», за Пиноккио, за Петруччио, наконец.
Родня хохочет, улюлюкает, что-то там считает даже, а мы целуемся с женой всем на потеху, а кое-кому, по всем определенным признакам, на нескрываемую зависть! Отцы уж слишком плотоядно улыбаются,
