Потом это неожиданное воскрешение. Сначала ее захлестнула непроизвольная радость, хотя где-то в глубине души она ощущала некий подвох. Но главное-то было то, что он живой! Ну, просто как в кино! Голливуд, да и только.
А что теперь? А теперь, когда Леша вдруг озвучил то, что за это время у нее самой мелькало в голове, но не оформилось в мысль, так как не до этого было, теперь-то как быть и что думать? Если исчезнуть хотел, то зачем объявился?!! Словом, пухнет голова от всего этого. А ответа как не было, так и нет...
– Лариска-киска! – Катя прижалась к ней. – Лешка прав: у нас нет похорон, нет траура, не фига нам и печалиться! А там... Лар, а там пусть будет, как предначертано. Ты же ничего изменить не можешь...
– Не могу.
– Ну, тогда и не пытайся докопаться! Поверь мне: ежели судьба все узнать – узнаешь, а нет – так хоть лопатой рой!
– Знаешь, Кать, ребята, мне такая мысль в голову пришла...
Лариса замолчала. Мысль и правда пришла вот только-только, а значит, надо было с ней как минимум переночевать, а не вываливать свои скороспелые суждения на головы всем...
– Нет, пока помолчу! Погодите, сама вот определюсь, тогда и обсудим.
На самом деле Лариса была почти уверена, что сделает то, что задумала. А задумала она обратиться к частному детективу. Очень ей хотелось узнать тайну Шурика, Александра Ивановича Корытникова.
Правда, стóит это немалых денег, но, в конце концов, деньги она сама и зарабатывает, и это ее личное дело, на что она их потратит.
Частного детектива нашла легко – контор этих сыщицких сегодня море. Позвонила по телефону того агентства, которое ей больше всего приглянулось по отзывам в Интернете, и поехала на встречу.
Агентство «Профи» располагалось на Садовой, в старинном особняке. Петр Григорьевич Соболев, мужчина с солидным голосом, отвечавший на ее звонок, в жизни оказался чуть старше юного пионера. Лариса сразу же засомневалась, стоит ли ей затеваться. Уж очень не хотелось ей рассказывать свою историю этому мальчику. Еще меньше ей захотелось влезать в это, когда ей озвучили сумму. Ну, знала она, что эти услуги дорогого стоят, но не до такой же степени!
Когда юный Петр Григорьевич начал загибать пальцы на руках, рассказывая Ларисе, что и как они будут выяснять про ее возлюбленного, безвременно павшего и неожиданного воскресшего, она вдруг подумала: а вдруг Шурик и в самом деле занимается в жизни чем-то таким, о чем нельзя распространяться?
И не сделает ли она хуже и ему, и себе...
Ей стало страшно. «Меньше знаешь – крепче спишь!» – говорил ей постоянно Шурик, когда она начинала задавать ему вопросы.
Она дождалась, когда Петр Григорьевич озвучит сумму, согласно кивнула, сказала, что подумает, хотя сделала это из вежливости. Она уже решила для себя, что ничего про Шурика узнавать не будет.
«Меньше знаешь – крепче спишь!» – сказала Лариса самой себе, выйдя на улицу. В конце концов, Шурик живой. Объявится – сам расскажет.
Вместо Шурика объявлялись постоянно какие-то его друзья, которые писали на ее мобильный телефон короткие CMC-сообщения. Все они касались Шурика. Ларисе сообщали, что скоро все это кончится и они встретятся, что он помнит ее и ждет встречи.
Лариса пыталась звонить на те номера телефонов, с которых ей приходили сообщения, но ей никто не отвечал, или звонки ее просто сбрасывали.
Радость непостижимая, которую Лариса испытала после поездки на деревенское кладбище в Псковской области, постепенно улетучилась. Поначалу ей казалось, что Шурик вот-вот вернется. Но время шло, а его все не было. Поступали только невнятные сообщения, из которых невозможно было ничего понять. Ровным счетом ничего.
Более того, одно сообщение было страшнее другого.
В один из дней Ларисе написали, что Шурик после тяжелого ранения ничего не помнит и никого не узнает. Ничего и никого.
У Ларисы задрожали руки. Отчаяние, как паника, всепоглощающее и глухое, – вот что поселилось в ней. Надежды, которыми она жила все это время, уходили, словно песок просеивался между пальцами.
Лариса кидалась к врачам, которые ничего не могли ей сказать без наблюдения пациента, ничего не могли пообещать. Она перекапывала Интернет в поиске нужной информации, пыталась найти людей со схожими проблемами.
Увы, ей никто ничего не мог пообещать, никто не давал прогнозов. И только надежда, последние песчинки ее, случайно задержавшиеся в ладошках, грели уставшее сердце и остывшую душу.
А потом она перестала испытывать судьбу и стала просто ждать.
И как в сказке, в один прекрасный день дождалась!
Звонок был с незнакомого номера. Она сразу почему-то догадалась, еще даже не услышав голос: это он. Интуиция – великая сила!
– Ларчик! Здравствуй, мой родной...
Голос у Шурика был слабый и печальный. Лариса даже «Ларчика» ему простила.
Шурик, как умирающий, вернее, выздоравливающий после тяжелой болезни, говорил медленно и не очень внятно.
– Ты прости, что столько пришлось из-за меня пережить, но по-другому я не мог. Надо было убедить кого следует, что меня действительно больше нет. И ты мне очень помогла тем, что поверила... – Шурик помолчал. Потом продолжил: – Лар, а я ведь и в самом деле чуть кони не кинул. Ранен был серьезно. Под это ранение и изобразили мою смерть. А я тем временем валялся с ранением в госпитале.
– Куда тебя ранило? – судорожно глотнув, спросила Лариса.
– В голову. После операции не помнил ничего. Все забыл начисто. Тебя только и помнил.
– Что с тобой сейчас, где ты? Когда мы увидимся?
– Подожди немножко! Теперь уже все на поправку идет. Я не в госпитале. И вообще не в России. По возможности буду звонить. Я целую тебя, мой бубус! До встречи...
Шурик приехал через три месяца. Все это время он изредка давал о себе знать звонками. Такими редкими, что Лариса от звонка до звонка просто изводилась от ожидания. Она бы, наверное, уже плюнула на все, но он не давал. Он звонил, и клялся ей в любви, и сыпал обещаниями, что вот приедет, живой и здоровый, и все у них будет просто замечательно.
И она развешивала уши, словно спаниель, и верила, хотя Катька ей уже не намеками, а открытым текстом говорила, что тут что-то не то. Но так уж женщины устроены, что до последнего верят каждому слову того, кого любят, даже там, где верить нельзя, где вранье лежит на поверхности. Сомневаясь в чем-то, они сами придумывают оправдание словам и действиям и проживают в этом иллюзорном состоянии еще достаточно долго.
Ах, глупые влюбленные коровы, лопоухие спаниели, а на самом деле – несчастные женщины, которым просто не хочется видеть очевидное. Потому что они ужасно боятся потерять то, что сами себе напридумывали.
И еще была причина, по которой Лариса не могла сказать Шурику: «Пошел к черту!» Бабушкина икона. Пока Шурик не вернет ее, не может быть и речи про полный разрыв отношений.
