Шесть месяцев. У него было полгода на то, чтобы убедить эту богачку, что воспитание ребенка — истинное чудо. Заставить ее понять, что ребенок остро нуждается в любящей матери. Доказать, какой приятной и радостной может стать жизнь здоровой, счастливой матери.
И он должен проделать все это, не укладывая мать своего будущего ребенка к себе в постель?
Остин начал беззвучно смеяться. Чем больше он размышлял о сложившихся обстоятельствах, тем сильнее его трясло от сдерживаемого смеха. Сквозь выступившие на глазах слезы он увидел, что Кэндис в изумлении уставилась на него. Остин попытался представить, какой вид будет у нее, если он выложит всю правду прямо сейчас, и от этой мысли развеселился еще сильнее.
Кэндис не могла догадаться, почему он хохочет, но, видимо, что-то в выражении его лица успокоило ее, и она улыбнулась, а потом и засмеялась вместе с ним.
Кое-как Остин добрался до стола и опустился на стул. Вытерев слезящиеся глаза, он наконец справился со своей неуемной веселостью, чему отчасти способствовала Кэндис, которая вручила ему салфетку и усмехнулась, словно все знала.
Взяв себя в руки, Остин принудил себя задуматься о вещах более серьезных. О самом важном — о том, что женщина, сидящая за столом напротив него, ждет от него ребенка, но не знает об этом.
Скорее всего она бы ему не поверила. Да, не поверила бы, сочтя абсурдной ложью, придуманной для того, чтобы уложить ее в постель. Кстати, если бы Остин точно знал, что это сработает, он бы не удержался и все рассказал ей.
На самом деле, напомнил он себе, именно он должен остановить начавшийся процесс сближения. На долю Кэндис выпало немало испытаний: гибель мужа, столкновение с его отвратительными родственниками, неизбежные тяготы беременности. Сам он в проблемах беременности смыслил мало — даже не дочитал книжку под названием «От зачатия до родов», — но все же ему хватало ума, чтобы сообразить, что Кэндис не нужны дополнительные стрессы, которые принесет в ее жизнь новая сексуальная связь.
Если тут и были какие-то плюсы, то лишь в его пользу. Эта леди — настоящая приманка для представителей средств массовой информации всех мастей. Они попросту съели бы ее заживо, докопавшись до чего-то. И родственнички ее мужа тоже — разорвали бы Кэндис на миллион кусочков и замели под коврик то, что от нее осталось.
Остин должен был сделать все, что в его силах, чтобы уберечь ее от всего этого. Джек причинил им обоим достаточно вреда. Чтоб ему пусто было, этому Джеку.
— Простите, — произнесли они в один голос, отважившись наконец взглянуть друг на друга.
Кэндис покраснела, и Остин подумал, что в жизни не видел ничего более очаровательного. Как ей удалось сохранить такую наивность и такую невинность сердца? И почему это так много значит для него? Просто удивительно.
— Я не должна была…
— Я вовсе не имел в виду…
Оба снова заговорили вместе и одновременно умолкли, глядя друг на друга словно впервые. Кэндис скрестила руки на груди; она, казалось, свыклась с тем, что на ней футболка Остина, а волосы распущены по плечам, зато Остин почувствовал себя крайне неловко, припомнив, как «работал» над ее новым обликом.
В поисках отвлекающего сюжета он подошел к письменному столу в углу комнаты и достал из яшика предмет, найденный им под окном спальни после того, как сбежал тип, напугавший Кэндис до обморока. Жаль, конечно, что не удалось поймать мерзавца, но у них по крайней мере есть какой-то ключ.
Кэндис разжала руки и выпрямилась; лицо ее вновь стало напряженным, когда она увидела усыпанные бриллиантами золотые наручные часы, которые Остин положил перед ней на стол.
— Где вы их нашли? — спросила она, хмуро разглядывая часики.
Остин смотрел на нее и всем сердцем ненавидел того, кто был повинен в ее тревоге.
— На земле под окном спальни для гостей, где вы тогда отдыхали. После того как увидели незваного гостя. Он потерял их, пока взбирался по решетке для растений.
— Так вот каким образом он поднялся до второго этажа!
Кэндис положила часы на стол, лицо у нее было расстроенное и усталое.
Остин подавил порыв обнять ее и прижать к себе. Это было бы неразумно, даже если Кэндис и нуждалась в подобном утешении.
— Вы когда-нибудь видели эти часы?
— Нет. Очень дорогие.
— Это я понял, — сухо произнес он. Кэндис, разумеется, не подозревала, как много он знает о золоте и драгоценностях. Его мать любила драгоценности гораздо больше, чем собственных детей. — Не могу представить, чтобы такие часы носил репортер, а вы? Остается предположить…
Он не договорил. У него были некие подозрения, но ему хотелось узнать, согласна ли с ним Кэндис.
Она посмотрела на Остина серьезными и полными тоски глазами.
— Это кто-то из родственников мужа. Им очень хочется вывалять меня в грязи. Люк утверждает, что у них нет ни единого шанса выиграть дело, и все-таки…
— Люк? — проворчал Остин. — Кто такой Люк?
Он считал, что у Кэндис нет никого на свете, кроме, конечно, миссис Мерриуэзер. Мысль о другом мужчине в ее жизни резанула его словно удар ножа, что было глупо: ведь эта женщина не может принадлежать ему только потому, что носит его ребенка.
— Люк Маквей. Мой адвокат.
Остину не пришлась по душе милая улыбка, с которой Кэндис произнесла эти слова. И что за парень этот Люк? Какой-нибудь лощеный адвокатишка с прилизанными волосами…
— Он мой друг.
Ладно. Остин решил не расспрашивать ее об этом друге. Ей ни к чему лишние волнения, напомнил он себе. В свое время он сам все разузнает.
Усевшись на место, Остин скрестил руки и старался не глазеть на то, как сияют ее волосы в свете лампы. Дорогой шампунь может сделать многое. Вполне вероятно, что настоящий цвет ее волос совсем иной. Остин тут же ругнул себя за это предположение, поскольку оно напомнило ему о том, как это можно проверить. Он с трудом подавил страдальческий стон.
Будь проклят Джек!
Будь он дважды проклят.
Остин кашлянул, прочищая горло и надеясь, что и в мозгах как-нибудь прояснится.
— Как вы считаете, насколько далеко могут зайти эти люди?
Услышав его вопрос, Кэндис снова нахмурилась, ее глаза потемнели. Ему куда больше нравилось, когда они пылали огнем или туманились от желания.
— Я не знаю. Право, не знаю. Миссис Мерриуэзер уверяет, что я очень легкомысленно отношусь к опасности.
— В таком случае вопрос решен. — Остин стиснул челюсти. Он должен это сделать — ради ребенка. И ради Кэндис тоже. Ради миссис Дейл. Может, так и следует ее называть — это как бы напоминание самому себе о необходимости держаться в определенных границах.
— Я переселяюсь в большой дом, — заявил он.
