— Нет, работаю в «Колридж комьюникейшн». Это агентство по связям с общественностью. Наверное, мама тебе говорила. По средам я заканчиваю рано и сегодня решила немного пройтись по магазинам.
Чувствую себя хуже некуда. Меня мучают болезненные уколы. Но это не уколы совести, что-то колет меня по-настоящему. И я вспоминаю: это же моя бирка с именем. Булавка осталась не застегнутой.
Я закусываю губу и криво улыбаюсь, превозмогая боль.
С секунду она с сомнением разглядывает меня, скользя глазами вверх и вниз по моей форменной одежде. На самом-то деле это не то чтобы совсем форма, это не те белые халаты, которые носят девушки из лечебной косметики. Это просто черная футболка и черные брюки, которые сами по себе, без карточки с именем, не являются доказательством моей принадлежности к магазину.
Но она догадывается, что здесь что-то не так. Может быть, благодаря своим йогазмическим тренировкам внешне она и изменилась, но взгляд остался тем же бритвенно-острым.
А все должно было случиться совсем не так.
Три года я думала, что будет, если я опять встречусь с сестрой, и представляла, как я стану выговаривать ей за то, что она бросила всех нас. Она не выдержит и расплачется, станет просить прощения, и тогда я проявлю великодушие и обниму ее, и после этого у нас все будет хорошо.
Но вот я стою и психую, цепенею от страха, стараясь не обращать внимания на булавку, впившуюся мне в ногу.
Боковым зрением я вижу костлявую фигуру Лорейн, движущуюся в нашем направлении.
Черт!
Надо что-то придумать.
Что-нибудь.
Ну хоть что-нибудь.
Я наклоняюсь вправо и оказываюсь за большой колонной. Меня не видно.
— Что с тобой? — спрашивает меня Хоуп. Уголки губ у нее ползут вниз, выражая участливое изумление.
Я с силой тяну ее за руки, подтаскивая к себе и вытягивая из поля зрения всевидящего ока Лорейн:
— Да… да… прости. Это все мое колено. Иногда оно вдруг… начинает страшно болеть. Я его повредила, когда играла в бадминтон. Надо сходить к врачу.
Сестра смотрит на меня так, будто я самый забавный номер программы. Но мне до этого нет дела. Все, что меня сейчас волнует, это моя тайна.
Ничего не подозревающая Лорейн шагает мимо нас своей дерганой походкой и направляется к эскалатору. Я с облегчением вздыхаю, потом одариваю Хоуп невинной улыбкой, стараясь отвлечь ее внимание. Говорю, показывая на книги и ди-ви-ди, разложенные для автографов:
— Ну что же, мне, наверное, лучше оставить тебя.
— Ну что ты, — отвечает она. — Останься. Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась со мной.
— Не могу. Не могу остаться… потому что… потому что мне надо идти… надо покормить… собаку, — замечательно. Я не только выдумала себе работу и занятия бадминтоном, среди моих выдумок оказалась и собака.
— Собаку?
— Да, — говорю я. — На самом деле это собака моей лучшей подруги. Подруга уехала на месяц в отпуск, и собака у меня.
— Она оставила собаку на месяц?
Господи, она что, из Королевского общества защиты животных?
— М-м-м, да. Дело в том, что, если я не вернусь и не покормлю его, ну, ты же понимаешь, он… умрет.
— Умрет?
— Да, умрет. У этого пса гипергликемия. Он должен есть что-нибудь с высоким содержанием углеводов примерно каждые шесть часов, а иначе… фьють — и его нет. Умрет. Нет, в самом деле, мне лучше пойти…
— Фей-и-ит, — голос Паоло заставляет мое сердце замереть. Нет, правда, секунд пять проходит прежде, чем оно начинает биться снова.
— Паоло, — вскрикиваю я, оборачиваясь, чтобы поприветствовать своего как бы давно потерянного и вновь обретенного испанского друга. Паоло смотрит мне на то место, где полагается висеть карточке с моим именем, и, прежде чем он успевает вступить в разговор своим тягуче-скрипящим испанским сапогом, я ему подмигиваю и говорю:
— Не видела тебя целую вечность. Что, черт возьми, ты здесь делаешь?
Совершенно сбитый с толку, он смотрит на меня и затем отвечает таким тоном, как будто говорит: «Что за игру ты ведешь? «:
— Я здесь р-р-работаю.
Хоуп смотрит на меня вытаращив глаза. И я понимаю, что все еще продолжаю подмигивать.
— Черт подери эти идиотские контактные линзы, — говорю я и надавливаю пальцами на глаза. — Честно, мне не надо было отказываться от очков.
— Ладно, — обращается Паоло к Хоуп. — Нам пор-р-ра.
По его подобострастному тону я понимаю, что он предлагает ей пойти к столу надписывать книги. И в самом деле, там уже стала возникать очередь из ее поклонников, толкущихся группками и пребывающих в йогазмически-радостном расположении духа.
— Хорошо, — говорит Хоуп. — Одну минуту. Паоло кивает и удаляется, подозрительно на меня поглядывая. Одну минуту!
Я не могу ждать ни минуты. Мне надо немедленно отсюда убираться, а то может произойти самовозгорание от стыда.
— Мне надо успеть на ночной поезд в Лондон. Может быть, встретимся как-нибудь потом? Как в добрые старые времена.
Старые времена? Какие такие старые времена? Что-то я не помню, чтобы за всю жизнь я хоть раз ходила с сестрой в какое-либо питейное заведение. Но у меня нет времени на словесные игры.
— Замечательно, — говорю я. — Тут за углом есть отличный бар. «Тигр-задира». Думаю, что буду опять в городе к пяти. Ты успеешь к этому времени?
— Да, — отвечает она все с тем же выражением удивления и любопытства. — Скорее всего.
— Тогда до встречи.
— Да, до встречи.
Я отхожу, следуя мимо восхищенной публики и прошептав на ухо Паоло: «Я здесь не работаю».
— Стр-р-раннай-я ты, Фей-и-ит.
И я исчезаю. Удалившись на склад, играя там в свой воображаемый бадминтон и кормя воображаемую собаку своей подруги, страдающую от гипергликемии.
Я идиотка.
Форменная идиотка, кормящая воображаемую ожиревшую собаку.
Я о «Тигре-задире». Он всего в двух секундах пути от моей работы. И о чем только я думала? Очень мне надо, чтобы Лорейн или еще кто-нибудь с работы вывел меня на чистую воду.
Для гарантии я выбрала столик в самом темном углу, как можно дальше от окна. Когда придет сестра, я встану и помашу ей рукой.
На этот раз, когда нас не подавляет слепящий магазинный свет, мы обнимаемся. Как надо, как следует обниматься сестрам после трехлетней разлуки. Нам становится хорошо, по-настоящему хорошо, как будто это соприкосновение тел переносит нас назад в лучшие времена. В те дни, когда мы, бывало, сидели на кровати и для пробы накладывали себе на лица косметику друг друга. Когда самой главной темой наших споров было — кто лучше из участников шоу «Новые дети».
