class="p">У любого человека есть слабое место, у каждого есть своя цена. Любого можно сломать и купить. Вопрос приложенных усилий. Знаю, что звучу, как бессердечный циник, все равно это чистая правда.
Простой пример из поп-культуры: Эддарда Старка из «Игры престолов» сломали, угрожая жизни его дочерей. Человек чести, а склонился перед злобным бастардом как миленький. Высокая цена, большие усилия. Тем не менее.
Победить можно даже меня… Только найдется ли победитель?
Да, девушка оказалась намного сильнее, чем я думал. Настолько, что и сказать невозможно. Но уверен, что смог бы заставить ее подчиниться, да так, что она с готовностью сделала бы все, чего бы я ни пожелал. Поверьте, у меня есть опыт выполнения такого рода задач!
Но другая моя часть не хочет победы. Не хочет ломать ее волю, не желает проверять предел ее прочности. Не станет втаптывать в пыль чистое неподкупное сердце этой девушки. И эта же часть моей души больше всего на свете боится причинить ей новую боль. Я больше не буду ее пугать! Наоборот, мне кажется… теперь я готов пойти на все, чтобы отныне ей нечего было бояться.
Снова вспомнил, как она дрожала, как срывался ее нежный голос, по фарфоровым щекам бежали слезы… Нет… Нет! Ни за что на свете я не стану тем, кто истязает, мучает ее, девушку мягкую, хрупкую, но сильную и смелую (я всегда был убежден, что смельчак ‒ это не тот, кто не боится, а тот, кто способен преодолеть свой страх).
В итоге две части моего существа умудрились очень быстро прийти к компромиссу. Я знал, что должен был делать. Решение было простым и очевидным.
Я заставлю ее подчиниться по собственной воле. Сделаю ее своей во всех существующих смыслах. Этого жаждет все мое существо, и душа, и сердце, и в особенности, тело.
Будет моей, и ради этого я готов пойти на что угодно, сделать что угодно.
Она будет моей и только моей!
* * *
Ну, а для того, чтобы достичь цели как можно скорее, я решил спросить женского совета.
― Руслан, скажи ему! Он должен выпустить меня отсюда! Буду учиться на дому, буду делать все, что он мне скажет. Пусть даже приставит ко мне охранника, если хочет. Здесь сами стены высасывают из меня жизнь!..
― Ты же знаешь, никто не указывает отцу, что делать, ― я подавил вздох.
― Но ты можешь попросить! Как-то повлиять на его решение!
― Олеся, ты же сама с ним говорила. И что он тебе ответил?
Лицо сестры расстроенно сморщилось.
Я подавил еще один вздох. Что я мог ей сказать? Что не смогу повлиять на отца, потому что согласен с его решением? Что мне самому спокойнее, когда она находится под постоянным наблюдением и присмотром психотерапевтов? От таких откровений ей точно легче не станет.
Олеся потерла один из шрамов на запястьях по своей давней привычке. Она всегда так делает, когда нервничает или расстраивается ‒ будто таким образом напоминает себе, почему когда-то выбрала жизнь.
― Ненавижу его…
― Понимаю. Ничего не могу поделать.
Сестра всегда ненавидела отца, даже до этой серии заключений в наркоклинике. Винила за то, что случилось с матерью. Считала, что он предал ее ‒ обещал любить и заботиться, но в итоге бросил, развелся, оставил один на один бороться с наркозависимостью.
А я никогда так не считал. Отец — человек слова.
Да и кто тут кого первым предал? Он ее, или она всех нас? Когда в очередной раз срывалась, в очередной раз лгала, уходила из дома… пускала яд по своим венам, который в итоге ее и убил. Ее и нашу младшую сестру, не прожившую и года по ее вине. Продолжала колоться, даже будучи беременной…
Нет, отца я не винил ни в чем. Он так и не покинул ее окончательно. Он сделал все, чтобы она могла покончить с этой зависимостью. Но помогать тому, кто не хочет помочь себе сам ‒ дохлый номер. Вынимать раз за разом самоубийцу из петли тем более.
В итоге ее сердце просто не выдержало, мама умерла в свои сорок пять лет… Возможно, она ни в чем не была виновата. Возможно, это что-то генетическое ‒ сестра точно так же не способна сама себя контролировать, наверное, и ей это передалось.
Но я так и не смог ей простить того, что она так рано покинула нас. Да, это тоже предательство. Не только ложь и обман. Не только гибель младшего ребенка в нашей семье.
Преступная слабость… Смерть по собственной вине.
И я не знаю человека сильнее отца, не знаю никого лучше него. Он действительно сделал все, что мог, чтобы ее спасти.
― И для чего же ты тогда пожаловал в мою тюремную камеру посреди недели? Не для того же, чтобы сказать мне «слушайся папочку»? ― обиженно скрестила руки на груди.
― Пришел повидать.
― Ну, да? Выкладывай, Рус. По глазам вижу, что что-то задумал.
Я рассмеялся. Хорошо меня знает, пройдоха!
― Я встретил девушку.
Олеся мгновенно забыла про свою обиду, ее глаза загорелись как новогодние огни.
― О-о-о! ― оживилась, обрадовалась и от любопытства чуть из штанов не выпрыгнула. ― Расскажи! Где? Как познакомились? Кто она? Это любовь?
― Сколько вопросов! ― провел рукой по волосам, потер шею. ― Она новенькая в нашем классе. Простая девушка, даже бедная. Выиграла тот конкурс, который отец устраивает, чтобы повысить школе рейтинг. Видимо, умная. Да мы и знакомы всего несколько дней ‒ я почти ничего о ней не знаю.
― О! Любовь между богачом и нищенкой ‒ очень романтично. Правда, как говорят, «Можно вывезти девушку из деревни, а деревню из девушки ‒ никогда».
― Может, хватит чушь пороть? ― я подавил подступающую ярость.
― Хм, да тебя это, никак, задело? Видно, ты и правда, серьезно настроен.
― Черт. Серьезно, ― провел руками по лицу. ― Последние дни я как безумный. Вообще соображать перестал. И кажется… наделал глупостей. Она сказала, что скорее умрет, чем будет моей.
― Ломается, ― ухмыльнулась сестра.
― Ага, я тоже так думал. Но, по-моему, она это серьезно.
Даже буквально. Арина буквально предпочла смерть моим поцелуям. И я увидел это ‒ ее ненависть ко мне, страх и отвращение на ее лице.
Назвала меня насильником…
Я со всей силы сжал руки в кулаки, и сломанная костяшка тут же отозвалась тупой пульсирующей болью, прошедшей волной по всему
