– Козел… э… – Мальчик лег, а Отэм начала развязывать шнурки на его ботинках. – Я забыл.
– Ступай к двери и выясни, – подсказал Сэм.
Продолжая расшнуровывать ботинки, Отэм повернулась и посмотрела на Сэма. В уголках ее губ заиграла улыбка, и она закатила свои зеленые глаза так, словно сталкивалась с подобными вещами по сто раз на дню.
– Ты прав. Это смешно. – Она сняла с ног сынишки ботинки и носки и бросила их на пол. – Фууу! – Отэм помахала перед носом рукой. – У тебя самые вонючие ноги на свете.
– Ты всегда так говоришь, мам.
Коннор и Отэм придумали целый ритуал, целую жизнь, о которой Сэм ничего не знал и которая не имела к нему никакого отношения. Конечно, он всегда это знал, но сегодня он почему-то почувствовал себя неуютно, хотя и не понимал, что послужило тому причиной.
Сэм вышел в коридор.
– Пойду принесу его палец.
– И еще шайбу.
Сэм посмотрел в сонные глаза сына и кивнул:
– Хорошо.
Он двинулся назад по коридору, на стенах которого висели фотографии Коннора и Отэм, Коннора и придурка Винса. Поясницу пронзила нестерпимая боль, когда Сэм спустился по ступеням и вышел на воздух. Дома он приложит к ней пакет с замороженным горошком. Всем другим овощам он предпочитал именно этот. Пакеты с горошком с легкостью принимали форму его спины, колена или плеча, и массировали мышцы подобно ледяным бусинам.
Мотор его внедорожника все еще тихо урчал. Сэм хотел его заглушить, но потом передумал. Ведь он здесь ненадолго. Парни, переживающие из-за расхода топлива, не покупают такие автомобили. Сэм приобрел его из-за мощного мотора и грузоподъемности. Несмотря на то что он никогда не поднимал ничего тяжелее спортивной сумки, Сэму приятно было осознавать, что в случае необходимости он сможет отбуксировать на своем силаче двадцать четыре тысячи фунтов.
Он открыл дверцу и взял с пассажирского сиденья пенопластовый палец и шайбу, подаренную Коннору Йоханом, пока они с Нат ждали Сэма. Ведь ему нужно было пообщаться с журналистами, а потом отправиться в раздевалку, чтобы привязать к спине лед. Коннор говорил об этой шайбе так, словно она была сделана из золота. Черт, если бы Сэм знал, что его сын так обрадуется простой шайбе, он подарил бы ему ее несколько лет назад.
Захлопнув дверцу, Сэм направился к дому. «Ты должен был догадаться. Ведь ты его отец», – корил Сэма внутренний голос. Этот самый голос вел себя в последнее время слишком активно, и это обстоятельство, равно как и чувство вины, немало беспокоило Сэма. Ему не нравилось чувствовать себя виноватым. Вид Отэм пробудил какое-то странное ощущение в его душе, а мысль о том, что его сын живет в стареньком разноуровневом доме в Киркланде, в то время как сам он обитает в студии за пять миллионов долларов в центре Сиэтла, тоже не воодушевляла.
Дверь дома заскрипела, когда Сэм ее распахнул. Нет, Отэм могла позволить себе купить что-то получше. Он платил ей достаточно денег, чтобы его сын ни в чем не нуждался. Платил достаточно, чтобы не испытывать больше чувства вины.
Сэм поднялся по лестнице и оказался в гостиной. Мебель была выполнена из дуба, а софа и небольшой диванчик обтянуты прочной микрофиброй. Повсюду можно было увидеть множество самодельных безделушек и картин, равно как и фотографий Коннора на разных этапах его пока еще недолгой жизни. У Сэма тоже были фотографии сына, но не в таких количествах.
В кармане черных шерстяных брюк зазвонил телефон. Увидев высветившийся на дисплее номер Вероники, Сэм переключил телефон на голосовую почту. Он очень устал и не испытывал ни малейшего желания болтать сейчас о Милане, Париже или каком-то другом городе, в который занесла судьба его подружку. Даже если бы она оказалась сейчас в Сиэтле, ему не захотелось бы с ней разговаривать. Иногда Сэму хотелось просто заснуть и ни о чем не думать. Сегодня выдался как раз один из таких дней.
Сэм положил палец и шайбу на журнальный столик, а сам подошел к каминной полке. Скользнув взглядом по фотографии Коннора, сидящего на плечах у Винса, Сэм взял ту, на которой была изображена Отэм на качелях в парке. На ее коленях сидел улыбающийся Коннор. Он был совсем маленьким – год или около того. Его мама тоже выглядела молодо. Может, все дело в ее улыбке? Сэм давно не видел, чтобы она так улыбалась. Пять лет или того больше. Он поставил фотографию на место и принялся рассматривать те, что висели над полкой. Каждую обрамляла черно-белая рамка, а все они вместе были посвящены Хэллоуину.
Вот трехлетний Коннор в костюме мышки стоит рядом со своей мамой, изображающей кошку. Не сексуальную кошечку, нет. Просто обычную, черную. А вот Коннор в костюме теленка рядом с дояркой. И опять ничего сексуального. Когда Коннор был совсем крохой, Отэм нарядила его обезьянкой, в то время как сама выбрала костюм банана. На тех вечеринках, посвященных Хэллоуину, на которых бывал Сэм, женщины предпочитали показывать товар лицом. Сексуальная Белоснежка. Сексуальная женщина-полицейский. Сексуальная дьяволица. Сексуальные наложницы и сексуальные монахини. Для этого и существует Хэллоуин.
– Он снова заснул, – сообщила Отэм, входя в гостиную.
Сэм обернулся, а потом снова посмотрел на фотографии.
– Кем Коннор собирается нарядиться в этом году?
– Он еще не решил. Сначала хотел быть вампиром, но мне кажется, до тридцать первого числа он еще десять раз передумает.
– Я, наверное, буду в городе. – Так случалось не всегда. Вот почему он никогда не настаивал на том, чтобы отмечать Хэллоуин вместе с сыном. Тридцатого он будет в Тороното, но уже тридцать первого рассчитывал вернуться домой. Сэм помнил это, потому что Логан говорил что-то о баре в центре, славящемся своими костюмированными вечеринками и конкурсами костюмов. Несколько лет назад его выбрали членом жюри, и он до сих пор вспоминал Алису из Страны чудес, забывшую надеть нижнее белье. По причине, которой он никогда не понимал, но очень одобрял, Хэллоуин давал возможность женщинам, сдержанным и серьезным в обычной жизни, наряжаться весьма фривольно и целоваться друг с другом.
Да благословит их Господь.
– Я положил палец и шайбу Коннора на стол, – сказал Сэм. – Кажется, он неплохо сегодня повеселился.
– Я тоже так думаю. – Отэм вскинула руки, собрала волосы и попыталась завязать их в некое подобие узла, который тут же развалился, едва только она его отпустила. – Теперь он наверняка проспит до полудня.
В Отэм не было чего-то сверхсексуального. Ни в одежде, ни в позе. Ни в том, как футболка натянулась на ее груди, исказив изображение таксы, хвост которой взметнулся вверх, а морда исчезла под правой грудью Отэм. В этой футболке и тапочках она выглядела как среднестатистическая мама. А Сэма никогда не тянуло к таким женщинам. У них всегда имелся багаж, и это не всегда подразумевало детей. Сэм уже знал, что́ в багаже у стоящей перед ним мамочки. Он знал, что, когда она встречается с подругами и обсуждает «этого сукина сына», речь идет о нем. И все же ему было интересно, по-прежнему ли Отэм нравится, когда ее целуют в шею. Именно в том месте, где ее кожи касался ворот футболки.
