Пусть что угодно говорит, но я посвящу свою победу ей… Если выиграю. Кину к ее ногам пояс чемпиона. Или сдохну на ринге… Жизнь или смерть, другого не дано.
Буду кромсать Зверева на куски и смотреть ей в глаза, если она решится присутствовать. Она может прятаться за кулисами и выходить только во время танцевальных номеров ее девчонок. Но я отчаянно хочу, чтобы она смотрела, как я бьюсь… Переживала, кусала губы, заламывала руки…
Зря Борисовна позвала ее, блять… Меня размазывает от одного ее присутствия на соревнованиях. От вида ее…
– Ты чего такой хмурый, Миша? – елейно протягивает Аркаша. – Форма хорошая у тебя, не сомневайся. Мюнхен на ушах, они же до сих пор не знают, кто такой Мистер Х! Там в аэропорту ажиотаж уже! Репортеры отовсюду собрались, что увидеть, наконец, кто этот таинственный противник? Зверев уже обоссался от страха…
– Не заливай, Аркаш, – хмыкаю я, протискиваясь к выходу. – Я не владею языками. Никаких интервью давать не буду.
– Так Кауфман есть! Зря, что ли, его брали?
Аркаша оказался прав – как только мы выходим из самолета, нас облепляют репортеры. Отовсюду мелькают вспышки фотоаппаратов. Людей вокруг много. Ступаю, замечая, как под ногами ярким пятном змеится красная ковровая дорожка. Повсюду плакаты с лозунгами на русском. Очевидно, дело рук наших болельщиков, приехавших на соревнования. Или живущих здесь русских немцев.
– Порви его, Филин! Мы так и знали, что это ты! Ребята, давайте на раз-два! Филин-чемпион! Филин-чемпион!
Воздух дрожит от криков и щелчков фотоаппаратов, торопливых вопросов корреспондентов на русском и немецком языках. Аркадий мягко отводит меня в сторону, позволяя Кауфману поговорить с журналистами. Оглядываюсь, замечая позади себя Любу… Ее красавцы-девчонки захотели пообщаться с прессой, а она предпочла оставаться в тени.
– Ты будешь за меня болеть? – спрашиваю неожиданно.
Беру ее ладонь в руку и нежно поглаживаю. Она вздрагивает, но руки не отнимает. Распахивает глаза и раскрывает губы, чтобы ответить. И замолкает, устремив взгляд в сторону…
– Будешь смотреть, как я соревнуюсь? Люба, я…
– Миш, меня встречают, – с ноткой разочарования в голосе, отвечает она.
– Скажи.
– Буду. Я буду за тебя болеть, Филинов, – твердо отвечает она и вырывает ладонь из моего захвата.
Идет к высокому мужчине с цветами и фальшивой улыбкой на лице. Ее встречает тот самый иностранец, за кого она собралась замуж…
Глава 27.
Глава 27.
Люба.
Все здесь кажется уместным – большой, пушистый кот, сервиз из белого фарфора, бордовые льняные портьеры, ароматный пирог с грушей… Скрытое вечерними сумерками лицо Клауса, легкая улыбка его мамы, широкая – отца…
Даже одинокий фонарь, качающийся за окном…
Только я здесь лишняя… Пальцы вязнут в воротнике пушистого свитера, а в груди копятся слезы… Мне срочно нужно на воздух, подальше от всего этого благополучия.
– Еще чаю, Любаша? – предлагает его мама Хельга.
Мы говорим на ломаном английском и немецком, Клаус сносно владеет русским. Но дело не в языковом барьере, вовсе нет… Чувствую себя чужой. И мне стыдно за незаслуженное ко мне доброе отношение…
За свою глупость – чудовищную и жестокую… Я ведь могла сразу все это оборвать, однако, не стала этого делать. Поверила в то, что смогу полюбить… Одного я учла, нельзя полюбить, когда любишь другого человека…
– Нет, Хельга, благодарю. У вас потрясающий дом – уютный и стильный.
– Когда поженитесь, будете жить с нами. Нам сложно отпустить Клауса. Вы же понимаете… Поздний ребенок, единственный сын… Мы его очень любим.
Слова застревают в горле. Его словно невидимые сухие пальцы сдавливают, не давая вздохнуть… Что я должна ответить на ее слова? Слава богу, Клаусу еще не пришла в голову идея сделать мне предложение, а то…
– Показать тебе вид на город с веранды? – предлагает он.
– Да, спасибо.
Я, как робот – спасибо, да, нет, пожалуйста… Мнимое счастье и наигранное спокойствие. Прячу себя за отшлифованной маской. А что у меня внутри… Наверное, никто теперь не узнает… Да и плевать всем…
Клаус бережно укрывает мои плечи клетчатым пледом и распахивает дверь веранды. За ней – ночной город. Разноцветные огни высоток, ярко освещенный мост, искрящаяся бликами река. Потрясающий вид, но мне вспоминается лофт Миши. Тогда я ничего не видела, но слышала, как за окном пролетают на скорости машины. И его сестра рассказывала, как там красиво… Описывала мне, что видит вокруг – старинные дома Невского проспекта, машины… Украшенные гирляндами деревья.
– Нравится? – шепчет Клаус, подойдя ближе. Склоняется, чтобы меня поцеловать. Я уворачиваюсь, но он клюет меня в шею. – Я думаю, нам надо переходить на новый этап отношений. Мы же не школьники, Люб…
– Я пережила предательство, увидела, как любимый трахает какую-то девицу в нашей спальне и ослепла. Думаешь, мне легко?
Знаю – звучит жестоко… Но, главное, все это ложь. Я выдумываю причины, чтобы с ним не сближаться…
– Пора об этом забыть, Люба. Я тебя не подведу. Заканчивай работу на этом ужасном матче и… Переезжай ко мне. Хорошо, что завтра все закончится…
– Завтра? Как завтра? Бой же послезавтра? – выдыхаю хрипло.
– Дату держали в секрете. Бой точно завтра. А тебя не предупредили? Ты же можешь пропустить его, так? Зачем тебе смотреть на эту кровавую бойню?
– Не могу. Мои девочки будут танцевать, я не имею права ударить в грязь лицом. Клаус, как хорошо, что ты сказал про дату… Мне надо возвращаться в Мюнхен.
– Тогда я поеду с тобой.
***
Глаза слезятся от цветного и сигаретного дыма, стойких запахов пота, крови, кальяна… Кажется, крепкого спиртного, щедро разливаемого из-под полы болельщиками. Они орут с трибун, свистят, машут флагами. А потом снова склоняются к полу, вынимают спрятанную бутылку и разливают спиртное по пластиковым стаканчикам.
Свет прожекторов сливается в сплошное яркое пятно, бьющее по глазам. Кажется, я вся вибрирую – от топота, гула голосов, возгласов и собственного, поглотившего меня с головой волнения.
Миша лежит на полу ринга… Его лицо напоминает кровавое месиво, грудь тяжело и судорожно вздымается, из глаз брызжут слезы. Я сжимаю челюсти что есть силы. И рот закрываю ладонью, чтобы не заорать в голос. Рядом ведь Клаус… Мужчина, которого я не люблю.
– Люба, девчонки станцевали. Сейчас этого громилу повергнут и… Может, сейчас уйдем? – бормочет он, касаясь моего локтя. – Зачем тебе на это смотреть? Здесь небезопасно. Мне кажется, это нокаут.
Его слова будто опаляют жаром… Нокаут. И я ведь совершенно сломлена. Повержена обстоятельствами, из паутины которых не могу выбраться. Медленно поворачиваюсь и смотрю в глаза Клаусу. Почему я сижу здесь? Стесняюсь чего-то, пока Мишу убивают.
Вытаскиваю из кармана тренерский бейдж и со всех ног бегу к рингу. Меня пытаются удержать, хватают за руки, но я успеваю увернуться. Кричу что есть мочи:
– Ми-иша! Миша, вставай, пожалуйста.
В голосе слезы, а перед глазами мелькают черные мушки… И уши закладывает от свиста, музыки, грохота. А потом все словно исчезает. Становится незначительным, прозрачным… Как кадры замедленной съемки. Миша встречает мой взгляд. Стоит, покачиваясь и роняя кровь. Она стекает по его лицу на подбородок, шею, грудь… И от вида окровавленного, избитого мужчины мне хочется выть. Громко и рвано…
– Зачем? – выдыхает он. Качается и снова падает на пол под довольный свист болельщиков Зверева.
– Подари мне свою победу! Вставай! Вставай же!
Слышу, как щелкают затворы фотоаппаратов. Меня заметили. Вокруг моей дрожащей фигуры разливается свет прожектора. Окружающий гул на миг смолкает, а потом мои мольбы поддерживают наши…
