никаких отношений, и все парни в глубине души мне противны, раз не могут быть верны, и держать перед девушкой ответ за свои обещания и поступки.
Несколько раз Тихомиров предлагал мне поговорить, на что я только морщилась и уходила, игнорируя парня, ведь совершенно не представляла, что он может мне еще, в принципе, сказать.
Зато в мою жизнь снова вернулся Горский, он словно чуткая душа находил меня в коридорах школы и забирал в свою компанию старшеклассников. Возил домой, а потом уходил к себе, в большинстве случаев, чтобы готовиться к экзаменам, либо уезжал по своим делам, но делал это крайне редко…
— Маш! Гончарова! — игнорирую и иду дальше, не замечая приближающийся голос Тихомирова, потому что совершенно не понимаю, что ему в очередной раз от меня надо.
Быстрые шаги, легкая отдышка сзади.
— Маш! — встает передо мной и пытается отдышаться.
Пару секунд смотрю на него, а потом делаю шаг влево и пытаюсь обойти, но парень ловит меня за руку.
Поднимаю голову, делаю надменно-грозное лицо и в упор смотрю на Тихомирова.
— Руку отпусти, — нехотя, но повинуется. Делает шаг назад. Молодец какой. — Что ты хотел?
— Как обычно, поговорить.
— Леш, тебе не надоело? Ну сколько можно, я же все сказала!
— Я ждал! Я давал тебе остыть и успокоиться! Но я прошу всего один чертов разговор, разве это так сложно?!
— Хорошо, — скрещиваю руки на груди и отхожу к подоконнику, облокачиваюсь на него и внимательно смотрю в ответ, — давай.
Парень явно растерялся, но быстро собирается.
— Маш, я хотел извиниться, что так все получилось.
— Я тебя прощаю, что-то ещё?
Лицо Тихомирова неожиданно приобретает раздраженный оттенок. Он сжимает челюсти и делает шаг вперёд.
— Ты меня никогда не простишь, да?
— Я простила. А теперь извини, мне нужно в библиотеку.
Отталкиваюсь и отхожу в сторону.
— Я же люблю тебя, дура! — эти слова, произнесенные в пустом коридоре громким голосом, оглушают.
Сердце замирает, а потом неожиданно пускается вскачь. Только не от чувств, нет. От боли, что уже несколько недель копиться и разрастается в области грудной клетки. Это она сжимается внутри и пульсирует.
Резко оборачиваюсь, и теперь уже я зло смотрю на парня.
— Когда любят не изменяют, — выплевываю, — и не трахаются после этого все это время!
Снова разворачиваюсь и практически бегу в сторону библиотеки. Слезы скапливаются в уголках глаз, но я заставляю себя сжать зубы и переключится.
Недостоин, он недостоин моих слез. Хватит!
Спустя час, который я провела в библиотеке, пытаясь успокоиться, выхожу на парковку, где должен быть уже Горский, но его нет. Его одноклассники проходят мимо, кивают мне и уезжают на своих тачках кто куда, а я все стою и как дура чего-то жду.
Когда уже хочу набрать маме, рядом со мной останавливается запыхавшийся (еще один бегун на мою голову) Макс, а я еще раздумываю, показать сейчас свой характер, или все-таки сдержаться.
— Прости Марусь, что опоздал. Ну что, поехали? — выпаливает скороговоркой.
Не смотрю на него, просто молча киваю и после разблокировки двери сажусь в салон.
Макс пытается меня разговорить, но я упорно смотрю в окно и не реагирую. Достали эти парни! Что один, что второй, просто бесят!
— Марусь, ау! Я с тобой разговариваю, — резко оборачиваюсь на него, и невольно взгляд впивается в вырез рубашки на его шее. А там я вижу засос, яркий такой.
Теперь понятно, чем он занимается, пока я как дура ждала его на парковке. Интересно, Горский успел дойти до конца, за этот небольшой промежуток времени, или остановился, вспомнив о мелкой соседке, и помчался на парковку ко мне?
— Знаешь, Макс, — говорю задумчиво, — если тебе в наклад отвозить меня домой, то не стоит. Я пожалуй, и сама смогла бы добираться до дома.
— Что за бред ты сейчас несешь?
— Нет, ну как же, — на моем лице расцветает горькая усмешка, но Макс этого не видит, потому что смотрит на дорогу, — я уверена, что у тебя есть дела поважнее, чем ЭТО. Поэтому почему бы тебе не делать то, что больше хочется? Ты не обязан подрабатывать моим водителем.
Около минуты мы молчим.
Откровенно боюсь смотреть на соседа, бросаю взгляд лишь на его руки, которые расположены с двух сторон на руле, и наблюдаю, как они с силой сжимаются.
— Я тебя услышал, — цедит наконец.
Я в ответ молчу, и так, еще несколько минут мы едем в тишине.
— Спасибо, что подвез, да и вообще, что делаешь это для меня. Я это, правда, ценю, — произношу все еще не смотря на него, — но ты не обязан…
— Маш, давай я сам решу, что я обязан, а что нет! — рявкает на меня, а я вздрагиваю от подобного, совершенно непривычного тона. Макс себе такое позволяет, только когда крайне раздражен. — Завтра утром, как обычно, не опаздывай, — говорит еще тише, а я вылетаю из машины, буркнув на прощание пока.
Весь вечер я пытаюсь выкинуть из головы парней и бесячие разговоры с ними, но то и дело возвращаюсь к ним. Пока делаю уроки, пока сижу с мелкой перед телеком, прокручиваю в голове реакцию и слова Леши, а потом и вид Макса, его резкий тон и то, что он говорил мне.
Как следствие, я долго ворочаюсь и не могу уснуть.
Решаю сходить на кухню, что-нибудь перекусить. Обычно на полный желудок мне легче засыпается, но когда я спускаюсь по лестнице, слышу приглушенный фон телевизора и тихие всхлипы мамы.
Услышав скрип ступеней, звуки плача прекращаются, а я стремительно сбегаю вниз, чтобы, так сказать, поймать маму на горячем.
— Мам, что случилось? — спрашиваю обеспокоенно.
Мама смотрит на меня испуганными глазами и закрывает рот рукой, глуша всхлипы.
— Маааам!
И тут её прорывает. Она плачет, захлебываясь слезами, а я хаотично думаю, с чем это может быть связано. А потом в голове будто щелкает, и я осознаю, что папы, все ещё нет дома.
— Это из-за папы, да?
Спрашиваю аккуратно, и мама сначала отрицательно махает головой, а потом, сдаваясь, кивает.
— Мама, расскажи мне, — пытаюсь вести себя так же, как и она со мной — поддерживать. А то, что маме плохо, видно невооруженным глазом. — Мам, я уже взрослая, я пойму, — уговариваю её, а она отрицательно вертит головой. Обнимает меня и плачет навзрыд, а я глажу её по спине, как и она, делает это для нас с Мирой, когда нам плохо или что-то у нас не получается.
Как бы я ни спрашивала, в тот вечер, она мне ничего так и не рассказала.