– Ты с ним уже спала? – спросила я.
– Нет, – отмахнулась Кристина. – Но я недавно видела девку, с которой он ездил отдыхать в середине июля. Она его аспирантка. Не помню, как зовут. То ли Лера, то ли Вера. В общем, у него есть одно любимое место на Черном море, деревня какая-то. Вот он туда с пяти лет каждое лето ездит. Только туда почему-то. И никуда больше.
– Кристин, а скажи, на сколько лет я выгляжу?
– Если накрасишься, на двадцать. Ты что хочешь?
– Он ведь не будет спрашивать у меня паспорт.
– А вдруг спросит?
– Скажу, что забыла или что не ношу его с собой. Скажу, что мне девятнадцать недавно исполнилось. Привру на два года.
– А вдруг он догадается? Ты его совсем не знаешь. Мне иногда кажется, он людей насквозь видит. Но дело твое. Я тебя предупредила. Не хочешь проблем – не связывайся с ним. Только фото.
– Я не боюсь проблем, – улыбнулась я, а потом добавила: – И ты не бойся. Я в него не влюблюсь. Ты ведь знаешь, что мне нравится твой брат.
– Сама виновата.
– Я знаю.
– Ладно, пойдем, ты выберешь себе что-нибудь и переоденешься. Он должен закончить через полчаса.
Кристина затушила сигарету, и мы вернулись в студию. Она подвела меня к длинному кронштейну, где висели десятки цветастых нарядов.
– Здесь много, выбирай… – приговаривала Кристина, нервно перебирая тряпки на вешалках. Достала платье из мешковины, повертела, поморщилась, отправила на место. – Может, тебе вот это? – Она показала кукольно-розовое платье в крупный белый горох с пышными рукавами. – Эти платья заказывали в магазине для взрослых. Оно называлось «Сладкая девочка». Так мило.
Кристина смеялась.
– Мне ничего не нравится, – честно призналась я.
– Посмотри еще, – настаивала Кристина.
– Наряды полнейший отстой. Я буду сниматься как есть.
– Ню?
– В джинсах и белой майке, – ответила я. – Хотя…
– Что?
– Почему бы и нет?
– Ты серьезно?
– Да, – кивнула я и добавила с вызовом. – А что? Я в себе уверена. Я ничем не хуже этой, в бусах.
Кристина задумалась.
– Что, тебе слабо?
– Не слабо, – ответила Кристина через минуту, снимая с себя кофту и оставаясь в полупрозрачной черной майке.
– Краситься тоже буду сама. Тебя накрасить?
– Если бы ты была парнем, Дима бы тебе уже врезал.
– Но, к сожалению, я девочка, и поэтому он просто целуется со мной. Иногда.
Тем временем Игорь закончил фотосессию. Полуголая модель, с ног до головы увешанная бусами, уставшая, пришла переодеваться в примерочную. Я достала косметику и села на пол у широкого зеркала во всю стену.
Я могу накраситься в любых условиях, даже стоя в электричке или в маршрутном такси рано утром. Крашусь с двенадцати лет. Сижу в этой обшарпанной студии на полу, наношу тон быстрыми движениями, мягкой кистью, рисую идеальные черные стрелки на веках, распускаю волосы и думаю о том, как мне жалко денег.
Кристина сказала, что Игорь берет пятнадцать тысяч за два с половиной часа съемки.
– Ну, здрасьте! – прозвучало у меня над ухом. Голос мужской, приятный, наглый. Я пока не видела его лица, но видела голые ноги. На левой штанине он стоял загорелой ступней со светлым следом от сланца; правая была небрежно подвернута почти до колена. Он курил, держа сигарету левой рукой, на безымянном пальце простое тонкое обручальное кольцо. Золотое.
Я подняла глаза и открыто посмотрела на него. А он – на меня. Долго, оценивая, медленно поднося к губам сигарету. Карие глаза, цвета темного меда, внимательные, насмешливые.
– Добрый день, – ответила я и отвернулась.
– Ну и как нас зовут? – интересовался Игорь.
– Оксана.
– Как будем сниматься?
– В джинсах и майке, – пожала плечами. – Можно и без.
– А не боишься?
– А надо?
Игорь улыбнулся и, поднявшись на ноги, отошел в студию. Он был мужчиной-вызовом. Не тем, в кого надо влюбляться. Не тем, за кого надо выходить замуж. Не тем, от кого нужно рожать детей. Именно вызов. Игра, борьба, соревнование с самой собой. Смогу ли я? Получится ли?
– Через десять минут можем начать. Будешь готова, подходи.
Кто-то любит загадывать на мелочи – на песни по радио, на подброшенные вверх монеты, на погоду и совпадения чисел.
Я люблю брать себя на слабо.
– Сколько тебе лет? – крикнул Игорь из студии.
– Девятнадцать, – прокричала в ответ.
Кристина строго посмотрела на меня. Игорь промолчал.
Снимались три часа. Каждые тридцать минут Игорь бегал курить на лестницу. В конце я заплатила ему. Он сказал положить деньги под угол своего ноутбука. Пять тысяч были настоящими, а десять – двумя закладками, купленными за пять рублей в газетном киоске на железнодорожной станции.
– Тебя подвезти? – спросил Игорь, натягивая серый свитер на голое тело и застегивая часы на левой руке. – Темно уже.
Я согласилась, хотя могла дойти пешком за десять минут. В машине играл сборник песен Битлов. Я переключила на радио и долго вертела ручку настройки.
– Тебе ничего не нравится, – сказал Игорь.
– У меня хороший вкус, – улыбнулась я.
– У меня тоже.
Он остановил машину у круглосуточного магазина в конце Московского шоссе. Я молча вышла, захлопнула дверь и обернулась.
– Ты считаешь себя гениальным? – спросила его, наклонившись к окну.
– А ты считаешь себя крутой?
– Круче тебя, да.
– Спокойной ночи.
Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, я уже знала, что фотограф позвонит. Не пройдет и пяти дней, и я снова услышу его наглый голос в телефонной трубке.
– Это будет первый Новый год, который я встречу не дома, – сказала я, сидя на полу между десятком картонных коробок с разноцветными прозрачными шарами.
– Ты уже взрослая, Мари. Не грусти, у тебя есть я.
Мне было мало Игоря.
Иногда так получается, что с появлением в жизни одного человека, из нее как-то исчезают несколько других.
В конце декабря мы наряжали елку в его квартире. Елка была старой, искусственной, Игорь достал ее с антресолей. Длинная картонная коробка, перевязанная грубой веревкой. Там же были коробки с елочными игрушками. Я сидела на коленях под елкой и подолгу разглядывала каждый прозрачный шар, каждую блестящую шишку, каждый снежный домик. Ни одной современной игрушки.
Я подавала их Солодову, чтобы вешал на верхние ветки, куда я не могла дотянуться. Он часто целовал меня в макушку и в нос, крепко прижимал к себе. Я закрывала глаза и улыбалась, ловя момент счастья, явного, горячего и острого, как осколки елочной игрушки.
Дома я давно не наряжала елку. Обычно ее украшали родители и брат, а я ходила мимо и скучала по временам, когда считала недели и часы до того дня, когда поставят елку и можно будет ее нарядить. Нарядить лучше, непременно лучше, чем в прошлом году, чтобы пришли гости и ахнули, чтобы ни у кого такой не было…
