Ольга застыла как громом пораженная. И Веренц, продолжая улыбаться своей неживой улыбкой, подхватил ее на руки и швырнул на кровать. Она отбивалась, кричала, царапалась, но все было напрасно. У этого дьявола в обличии добропорядочного господина была железная хватка. И он постарался довести ее до полного изнеможения, измочалил, истерзал, пригвоздил своим телом к кровати.
Когда он поднялся, она лежала ничком с закрытыми глазами. Она была смята, раздавлена… Жить не хотелось.
Он рывком сдернул ее с кровати, она упала к его ногам, но и здесь, на полу, оставалась лежать без движения. Ольга была похожа на бесплотную, безжизненную тень, из которой выпили кровь и вытрясли душу…
Веренц, застегивая брюки, бросил ей сквозь зубы:
– Иди в ванную и приведи себя в порядок. Мы уезжаем.
Ольга не спросила, куда и зачем. Ей было все равно.
«Все кончено, – думала она, – кончено! Больше у меня ничего и никого не осталось…»
Спустя полчаса они мчались по скоростному автобану. Веренц вез Ольгу на свою виллу. Там он препоручил ее заботам своей экономки – молчаливой суровой немки с плотно сжатыми в ниточку бескровными губами, а сам тотчас же уехал.
На прощание он попытался ее поцеловать, но она с отвращением отвернулась. Ее тошнило от одного его взгляда, не только от прикосновения…
– Будь благоразумна, дорогая! – сказал он, небрежно потрепав ее за подбородок. – Не делай глупостей – и все будет хорошо. Когда все кончится, мы уедем в Сан-Паулу. Это в Бразилии. Мы будем богаты, очень богаты! У тебя будет все, о чем только может мечтать женщина… Даже своя частная балетная студия… если захочешь! Отдохни, Мария исполнит любую твою просьбу. Она добрая женщина. Только не заставляй ее применять силу – никуда из дома не выходи. Через день я приеду.
Едва его машина выехала за ворота, Ольга кинулась к телефону. Она хотела позвонить Бергам, остеречь их, дать знать о себе. Объяснить, что она, как и сами они, попалась в лапы чудовищу… Ей было страшно подумать, что Берта и Вальтер решат, будто она – сообщница Веренца.
Ольга сняла трубку. Телефон молчал. Он был отключен. А в дверях возникла молчаливая фигура Марии, глядевшей на Ольгу с выражением, не обещавшим ничего доброго…
– Фрау пора спать, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Я провожу вас в вашу комнату. Это была западня!
После той незабываемой загульной ночи с Ольгой Вера очнулась в поту в третьем часу пополудни. В первые мгновения она с трудом соображала – где она, что с ней… Голова раскалывалась, все тело было как будто налито свинцом. Словно ее долго били… Шатаясь, она поплелась в ванную, и холодный душ немного привел ее в чувство. Она оделась, подкрасилась, прошла на кухню и села у стола, тупо уставясь в окно.
За окном гомонили птицы, бессменные старушки сидели на лавочке, сосед в замасленной робе который год проводил лежа ничком под машиной – она вечно ломалась. Девчонки играли с мячом в «вышибалы», соседка с первого этажа возвращалась из магазина с неподъемными сумками – жизнь продолжалась…
А ее, Верина, жизнь замерла в мертвой точке. Похоже, она попросту кончилась!
Алешка! Как он, где он, что он испытывает сейчас после вчерашних кошмаров – его нервного срыва и патологически-неестественного ужина, накрытого на троих, который прервался так же неожиданно, как начинался.
Ольга! Ее ранимая, мятущаяся душа… Как объяснить, что она – соперница – стала для Веры близким и родным человеком! И всего за каких-то несколько часов…
Вере было плохо сейчас, очень плохо. Ее мучило похмелье – и физическое, и душевное. Она понимала, что прежнего безмятежного счастья у нее никогда уж не будет. Ее хрупкий воздушный замок в одну ночь растаял в дождливой мгле… Обида? Нет, на Алешу она не была в обиде – он и сам с появлением Ольги был выбит из колеи. Его срыв с топтанием помидоров? Сейчас ей это уже казалось смешным – после всего пережитого за ночь. С Алешей что-то произошло, быть может, он, как и сама Вера, предчувствовал беду, неумолимое приближение событий, способных разметать в клочки их любовь, их счастье… Да, скорее всего, это было именно так. В нем нарастала тревога. И портрет двух женщин, слитых в одну, женщин, которые были для него дороги, был лучшим тому подтверждением. Кроме того, пока она была у Москвареки, Алеша явно получил какое-то дурное известие, касавшееся его творческих планов. Его работы. Интересно, знает ли он о том, что его картины выкинули с осенней выставки?..
Вера тряхнула распущенными по плечам волосами, отгоняя назойливые мысли. Да, ушедшего счастья уже не вернешь… Но по крайней мере оно у нее было! И кто сказал, что они с Алексеем должны расстаться? Они сумеют справиться с собой и все это пережить…
На этот вопрос – кто сказал? – Вера сама себе и ответила с горькой улыбкой: «Я сама это сказала! Я не смогу отнимать у Ольги – женщины, доверившейся, открывшейся мне, – мужчину, который принадлежит ей по праву. Ее мужа… Значит, я должна отступить – ведь так я вчера и решила». И перерешать нечего! Назвалась груздем – полезай в кузов! Жить надо по-человечески, а это значит – по Божьему закону. А никакого иного Вера не признавала…
Она поднялась, пошарила в кухонном навесном шкафчике и нашла в одной из баночек остатки растворимого кофе. Высыпала все, что было в чашку, налила кипятку – получился напиток такой крепости, что у нее сразу бешено застучало сердце.
– Вот и хорошо, – объявила она самой себе, – с добрым утром!
Теперь она знала, что нужно делать. Сначала – закончить роман, развязать себе руки и потом начать разбираться со всей этой ситуацией. Сначала – Алешка, потом – Ольга. Она не бросит ее в беде! А в том, что с Ольгой случилась беда, что та – на краю пропасти, Вера ни секунды не сомневалась.
Она села за машинку – слава Богу, что ее старая пишущая машинка осталась в Трехпрудном… Слава Богу, что у нее вообще был свой дом! И одним махом, на едином дыхании она закончила роман – семь страниц эпилога. Это была сцена венчания героев, сцена, которая никак не давалась ей на даче, когда она пребывала в блаженном состоянии духа… А тут, когда все пошло прахом, строки, ложащиеся на бумагу, вдруг наполнились дыханием жизни, они возникали словно бы без ее участия, сами собой… И тайна рождения этого текста – сцены венчания, которого у нее самой, похоже, никогда уж не будет, – потрясла Веру. Когда душа ее была исполнена безмятежности, творящая сила словно бы на какое-то время угасла в ней, притаилась и замерла… И вот теперь, когда ее изболевшаяся душа исстрадалась от муки, она снова обретала силу и власть в творчестве!
Да будут благословенны легкие летучие строки – ее надежда и опора. Единственное, что ей могло помочь в жизни… Встать на ноги. Вновь поверить в себя. Больше Вере было не на кого и не на что опереться…
