В гостиной Луиз сняла жакет.
– Если в доме есть продукты, я могла бы приготовить что-нибудь. Это единственная комната, которую разгромили?
– Да. Очевидно, злоумышленники поднимались наверх, но то, что их интересовало, находилось внизу, и, возможно, они торопились убраться отсюда до моего прихода. Скорее всего, предпочли не терять время зря. Полицейские сказали, что я легко отделался. Они видели кое-что и похуже.
– Но вам от этого не легче, – подытожила Луиз, и он поморщился.
– Нет.
Предстояла нелегкая работа, а Луиз устала после нескольких дней напряженных дежурств, но она привыкла к тяжелому труду и любое дело с непоколебимым упорством доводила до конца. Так что она вряд ли успокоится, пока не приведет гостиную в первоначальное состояние. Она утомилась, но не настолько, чтобы не заметить, что Закари побледнел, и предложила ему отдохнуть.
– Я в порядке, – коротко ответил он.
– Нет, не в порядке. Сядьте, не упрямьтесь. Что хорошего в том, если вам снова станет плохо?
Рот Закари скривился, и он заявил:
– Не люблю женщин-командиров!
– А я и не прошу меня любить, – возразила она, но его слова больно задели ее. – Я просто хочу, чтобы вы послушались здравого смысла и сели прежде, чем упадете.
– Хорошо.
Закари пожал плечами и медленно побрел к стулу. Успокоившись, Луиз вернулась к работе, а он некоторое время наблюдал за ней. Потом вышел в кухню. К ее удивлению, вернулся он с кофейником и с тарелкой толсто нарезанных бутербродов.
– Кафе уже закрылось, так что нам не удастся там перекусить. У меня небогатый выбор бутербродов – с сыром или с салатом. Какой хотите?
– Да любой, – ответила Луиз, не отрываясь от дел.
Закари невозмутимо посмотрел на нее.
– Хватит возиться с этой царапиной. Идите умойтесь, и мы поедим.
Луиз с досадой показала на глубокую борозду, оставленную грабителями на столе.
– Что заставляет людей вытворять такие мерзкие штуки? Этот стол совершенно испорчен и выглядит, как старая рухлядь.
– Он относится к позднему георгианскому периоду, – сообщил Закари, нахмурившись, и его покрытое шрамами лицо стало похоже на страшную маску, при виде которой люди бегут прочь. Но голос его звучал сдержанно и спокойно:
– Стол не очень ценный, но у нас он с тысяча восемьсот двадцатого года, и мне бы не хотелось расстаться с ним. Наверное, его можно восстановить. Я знаю мастера, который реставрирует старинную мебель, и на днях позвоню ему.
– Вот и славно, – ответила Луиз и, оглядев гостиную, добавила:
– Похоже, я все сделала.
– Конечно, так что идите мыться. Ванная на втором этаже, дверь налево.
Она побежала наверх и сразу же нашла ванную. Это была чудесная комната, выдержанная в светло-желтых тонах. Луиз пощупала одно из пушистых полотенец и подумала, сам ли Закари подбирал ванные принадлежности в тон стенам? На сосновой полочке она нашла нераспечатанный кусок мыла с приятным запахом лимона.
Когда Луиз вернулась в гостиную, Закари уже поставил на столик около высокого створчатого окна кофейные чашки и тарелки.
Как только она вошла, он начал разливать кофе, и Луиз вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась. Ее ноздри с трепетом уловили восхитительный запах, и она сглотнула слюну.
– Садитесь и ешьте, – сказал Закари, пододвигая к ней тарелку, на которой лежал бутерброд с сыром.
Она с умилением посмотрела на толстый кусок хлеба.
– Вы часто едите на ланч бутерброды?
– Когда работаю – да. Я не могу тратить время на готовку или на поиски кафе. Я хожу туда, только если бываю свободен.
– Вы работаете каждый день? – спросила Луиз перед тем, как взять свой бутерброд, внутри которого разглядела огромный кусок чеддера, политый томатным соусом. На вкус это был соус домашнего приготовления.
Наступила пауза. Луиз озадаченно подняла голову и заметила, что лицо Закари побагровело, а губы плотно сжались. Что взволновало его? Уж очень он раним, подумала она, хотя, конечно, в последнее время ему здорово не везло. Несчастный случай, и как следствие его шрамы на лице и боль в душе, а теперь еще это ограбление. Любой на его месте станет вспыльчивым.
– Как правило, да, – наконец выдавил Закари.
Луиз остро почувствовала горечь в его словах, и ее сердце отозвалось на страдания художника.
– Вам пока не удается работать так, как раньше?
Он раздраженно посмотрел на нее.
– Я уже говорил вам, когда вы были здесь в прошлый раз, что после несчастного случая я не могу писать вообще. Нет, физически я здоров. Но у меня пропало желание. Я не знаю, что писать. Часами стою, уставившись на холст, и ничего не приходит в голову…
Закари нахмурившись замолчал, и она посмотрела на него с сочувствием.
– Я понимаю, вы расстроены…
– О Боже! – взревел он, бешено вращая глазами.
Луиз вздрогнула, уронив недоеденный бутерброд на тарелку.
– Вы расстроены… – передразнил он ее. – Ваша болтовня сводит меня с ума! Я художник. Я должен писать – и не могу, и не понимаю почему. Пытаюсь работать, но чем больше мучаюсь, тем хуже у меня получается.
Она облизнула пересохшие губы и с опаской пробормотала:
– Может, вам нужно сделать перерыв на недельку-другую?
– Думаете, я не делал? Я перепробовал все, что можно, но безрезультатно, – сказал Закари и зло посмотрел на нее. – Доешьте наконец свой бутерброд! И выпейте кофе, пока он не остыл!
Луиз покорно повиновалась в надежде, что это успокоит его. Ей не нравилось, что он так разбушевался.
– Кончили? – спросил Закари через десять минут, когда она допила вторую чашку кофе.
– Да, спасибо, бутерброд был замечательный.
Закари поднялся.
– Пойдемте со мной!
Она удивилась и тоже встала.
– Куда?
– Ко мне в мастерскую.
Она бросилась за ним, заинтригованная предложением. Ей ни разу не приходилось бывать в мастерской художника и не терпелось увидеть, что же это такое.
Его студия оказалась пристройкой к задней стене коттеджа, с огромными раздвижными окнами от пола до потолка. Благодаря им даже в пасмурный зимний день в комнате было светло. В центре на мольберте стоял подрамник с натянутым на него холстом. Закари порывисто указал на холст рукой.
– Вот все, что я сделал за последние девять месяцев!
Луиз озадаченно рассматривала размашистые красные мазки.
– Боюсь, я ничего не понимаю в современном искусстве, – вежливо сказала она, и Закари свирепо взглянул на нее.
– Это не искусство, глупая вы женщина! Недавно я пришел в такое отчаяние, что в ярости заляпал краской весь холст.
Луиз расстроенно прошептала:
– Понимаю… Я вам так со…
– Только не говорите опять, что сочувствуете мне, а то я вас чем-нибудь ударю! – прорычал он.
