Что ж, да, фигура у него была отличная. Я и раньше как бы об этом знала, но теперь смогла ощутить самолично и рельефный пресс, и непроизвольное касание сильных рук.
Просто отлично! Остается только всерьез в это всё влюбиться и позволить разбить себе сердце. Женя ведь не может быть серьезен в отношениях! Он обязательно вытворит какую-нибудь ерунду и просто морально меня уничтожит.
Не поддаваться.
Вот, идеальный вариант.
Я же столько лет – три года! – просидела с ним в одном офисе и каким-то образом не повелась! И сейчас, глядя в его глаза, должна вспомнить о том, что мне вообще-то нравятся интеллигентные культурные молодые люди, а не тридцатилетние мужчины. И борода меня страшно раздражает одним своим существованием на чьем-то лице. И вообще…
Да. И вообще, Женя – это самое ужасное, что случалось со мной за все годы жизни в столице. А если вдруг он решил побыть джентльменом немножко, так это искупление. И надо пользоваться возможностью, чтобы потихоньку накопить денег и поскорее перебраться в более подходящее место.
Хотя трудно представить себе что-то более подходящее, чем эта трешка…
Всё же, желание посетить душ превозмогло, и Женя наконец-то отпустил меня и скользнул мимо меня в ванную, закрыл следом за собой дверь и таким образом выстроил между нами просто идеальнейшую преграду.
Я, если честно, вздохнула с облегчением. На расстоянии от него было как-то поспокойнее находиться, и я почувствовала себя увереннее.
- Вась-Вась, для тебя уже предназначена в аду отдельная сковородка, - проворчала я, отправляясь на кухню. – Потому что за такие попытки распоряжаться человеческими чувствами ты на облачках летать не будешь!
Вась-Вась в моей голове, конечно же, тут же ответил, что зато он будет богатым при жизни, а что там после смерти его случится, так это уже не имеет ни малейшего значения, я же показала ему язык.
Ну как ему, скорее сковородке, на которую пялилась уже минуты три. Но, надеюсь, Вась-Васю сейчас как минимум икается.
Было б неплохо, если б он понес хоть какие-то лишения за свои проступки.
По крайней мере, хоть как-то восстановилась бы справедливость.
Утешившись мыслью, что как бы Вась-Вась ни старался, он всё равно не сможет всю свою жизнь провести, обманывая зрителей и демонстрируя им результаты очередной аферы, я вроде как даже немного расслабилась и полезла в холодильник. В отличие от моего, пусто здесь не было. Я обнаружила сосиски, колбасу вареную, колбасу московскую и даже какую-то брауншвейскую. Чуть ниже оказалась завакуумированная "домашняя" – не настоящая домашняя, магазинная, конечно же, только с таким названием. "С чесноком", - гласила на ней этикетка.
Чеснок я любила, но при мужчине как-то не горела желанием такое есть. Хотя мне вроде как было наплевать, что там подумает Женя.
Хотелось приготовить что-нибудь вкусное. Я полюбовалась на соблазнительно выстроившиеся в ряд яйца, так и требовавшие, чтобы их пожарили, добыла из холодильника твердый сыр и, решив, что ругаться за самоуправство Женя на меня не будет, полезла в шкафчики с крупами на поиски муки. Нашла довольно быстро, ещё нераспакованную, вздохнув, вскрыла всё-таки упаковку, обнаружила маленькие кухонные весы и, обрадовавшись, быстро водрузила на них миску. Конечно, я сейчас вся буду в муке, как та свинья, но хотя бы приготовлю вкусный завтрак…
- Только не говори, - раздался за спиной голос Жени, - что ты собираешься готовить блинчики!
Я обернулась, так и застыв с пачкой муки в руках, и заморгала.
- Ты хочешь блинчики? – постаралась более-менее спокойным голосом поинтересоваться я, а мысленно ещё и добавила: он мне совершенно не нравится. Ни капельки. И вообще, мог бы вытереться, а то заболеет. И меня абсолютно не привлекает, как капельки воды сверкают на его рельефном теле…
Тьфу!
Нет, Женя, завернутый в одно полотенце и рассматривающий меня совершенно похабным образом, точно не для моих нервов. И что-то мне подсказывало, что под этим полотенцем не было даже тех несчастных трусов.
Зачем я согласилась к нему переехать? Чем я вообще думала? Между прочим, вызывать чувство ненависти и отторжения к Жене было легче, находясь от него на максимальном расстоянии, а не вот так! Да, я даже чувствовала себя вполне органично, когда, каждый день приходя в офис, называла его безалаберной заносчивой скотиной…
Вот только теперь, в такой опасной близости от человека, который одним махом лишил мою жилищную проблему, ситуация была далека от однозначной.
- Ненавижу блинчики, - слишком буднично, как для мужчины, завернутого в одно несчастное полотенце, сообщил мне Антонов.
- А. Это будут лепешки, - успокоила его я, обнаружив, что мой собственный голос предательски подрагивает. – С сыром. Или такое ты тоже не любишь?
- Они варятся?
- Они жарятся на сухой сковородке.
- Тогда люблю, - заулыбался Женя. – Тебе чем-нибудь помочь?
- Да, - кивнула я. – Пойди, будь добр, надень штаны, а?
- Боишься, что градус сексуального напряжения между нами достигнет пика?
Да, боюсь.
- Нет, - ответила я, стараясь говорить как можно более самоуверенно, - просто если ты своим видом испоганишь мне всё вдохновение на готовку, то есть мы будем яичницу.
- Я фанат яичницы.
- Да? Тогда можешь потерять свое полотенечко, и яичница будет сделана даже без участия всяких кур.
- Какие мы грозные, - закатил глаза Женя. – Но раз уж тебя это так смущает…
Я хотела сказать, что меня ничего не смущает, но напомнила себе о том, что с Евгения станется тогда вообще не одеваться, и останавливать его тираду не стала.
- То, так уж и быть, пойду переоденусь, - закончил он, всё ещё довольно улыбаясь. – Поразительно, у меня на завтрак наконец-то будет что-то разнообразнее бутерброда!
Я ничего не ответила. Отвернувшись, чтобы он случайно не заметил, как я в очередной раз покраснела, я взялась с удвоенными усилиями за лепешки. Конечно, готовились они обычно довольно долго, но на сей раз я умудрилась в кратчайшие сроки замесить тесто, натереть сыр на терке, разогреть сковороду и сделать заготовки. Конечно, "отдохнуть минут двадцать" тесту не удалось, я ухватилась за него буквально сразу, но, кажется, на результат это нисколечко не повлияло. Лепешки к сковородке не прилипали, а когда я оторвала кусочек, то обнаружила, что вышли они даже вкуснее обычного.
Женя вернулся на кухню уже одетым – в футболке и джинсах. В квартире было тепло – поразительно, что может творить вовремя включенное отопление, - и этой легкой одежды оказалось вполне достаточно, чтобы не чувствовать дискомфорта. Зато на кухне моментально стало жарче.
- Надышал, - проворчала я, открывая окно.
- Это всё жар нашей любви, Мари, - хохотнул Евгений. – Ты можешь сколько угодно отрицать это электрическое напряжение между нами, но от этого оно никуда не исчезнет.
- Боже, Женя, запиши себя на диктофон и послушай, что ты несешь!
- Я, может, репетирую свою будущую лучшую роль, - закатил глаза Антонов. – Потом будешь рассказывать моим биографам: да, я жила с этим великим актером под одной крышей и подтверждаю: пресс настоящий, не нарисованный.
- Женя, ты придурок.
- Я знал, что ты оценишь, - рассмеялся он, стянув первую лепешку с тарелки. – Хм. Это вкусно, Мари.
- Благодарю, старалась. Посолить? Добавить цианистого калия?
- Извини, но пока тебе это невыгодно. Вот когда я со своей воображаемой кошки перепишу на тебя завещание, тогда можем обсудить, как правильно меня отравить.
Я рассмеялась.
- С кошки?
- Ну, если б завещание было на маму, она давно бы уже вытравила меня из этой квартиры или даже из этой жизни во время очередной ссоры с папой. Она и так два раза порывалась сюда поселиться, - Женя скривился. Очевидно, мама была для него больной темой. – Но, к счастью, я уже большой мальчик и не хочу жить под маминым крылышком. Я не для того покупал отдельную квартиру и пахал в две смены, чтобы опять делить с нею жилплощадь.
