— Людмила Михайловна, здесь просто невозможно работать, здесь холодно и сыро!
— Да, частенько простываю, а что делать, приходится работать, пенсионеров, знаешь ли, сейчас не особо где жалуют.
— А сколько нужно денег на операцию вашему внуку? — не мог не спросить Молотов.
— Много, Ромочка, очень много. Ну, у нас же квартира двухкомнатная, мы так с дочерью подумали, продать и купить где-нибудь в пригороде, потому что иначе нам никогда такую сумму не собрать, а успеть сделать операцию рекомендуют до трех лет.
— Нет, не нужно ничего продавать! Давайте, я вам помогу. Денег дам, — неожиданно для Людмилы Михайловны предложил Роман.
— Ну, что ты?! Это очень большие деньги. Это только на операцию почти пятьдесят тысяч долларов нужно, а потом еще как минимум десять на реабилитацию.
— У меня есть такие деньги, я могу вам дать. Просто дать, безвозмездно, — искренне предлагал Роман.
— Да, ты что, я не могу взять такие деньги, тем более, просто так, — отказывалась Людмила Михайловна, — Я буду отдавать. Пусть несколько лет, но отдавать.
— Извините, а сколько вы здесь получаете? — поинтересовался Роман.
— Ну, когда двадцать, когда тридцать тысяч, иногда меньше, и за мытье двенадцать тысяч, рублей, конечно.
— Это значит, долларов восемьсот? — прикинул Роман.
— Ну, где-то так.
— Знаете, давайте сделаем так: мы немедленно устраиваем вашего внука в клинику, я оплачиваю операцию и необходимую реабилитацию, поскольку нет ничего важнее, чем здоровье и мне не нужно возвращать эти деньги, я периодически делаю пожертвования в благотворительные фонды, будем считать, это тоже пожертвование, и не спорьте со мной.
— А чем я могу тогда тебя отблагодарить? — не веря в возможность происходящего чуда, спрашивала Людмила Михайловна.
— Знаете, даже и предложить-то как-то неловко, — замялся Роман.
— Говори, как есть.
— Да, я вот квартиру купил. Ремонт сделал. И сейчас ищу помощницу по хозяйству, — Роман не успел ничего договорить, как Людмила Михайловна его перебила.
— Я согласна.
— Да, там работы-то не много. И приходить можно, когда вам удобно, а я вам стану платить, скажем, тысячи две долларов? Нормально?
— Да я и бесплатно готова. Не надо платить, тем более такие деньги, — отмахивалась женщина.
— Нет. Надо. Я вообще не хочу, чтобы вы тут в этом промозглом закутке цветами торговали, да еще и терпели обвинения в недостаче, а потом еще ходили бы полы мыть в каком-то кафе, где все утоптано. У меня вам будет лучше. Тем более, я не так часто бываю дома. Придете там раз в недельку, пыль протрите да и ладно. Больше времени сможете с внуком проводить.
— Господи, Ромочка, я даже не знаю, как тебя и благодарить! Я за тебя каждый день богу молиться буду! — со слезами на глазах говорила Людмила Михайловна, покольку ни от кого никакой помощи не видела долгие годы, а от Молотова вообще это никак ожидать не могла, полагая, что он до сих пор ненавидит ее за ту четверку, которую сама Людмила Михайловна прекрасно помнила.
— Только без слез, — Роман взял холодные ладони Людмилы Михайловны в свои сильные пальцы и пристально посмотрел ей в глаза, — Значит, мы договорились? Обещайте, что сегодня же вы напишете заявление и уйдете из этого магазинчика. Вот вам мой номер телефона, напишите мне точный диагноз и список клиник, где смогут помочь вашему внуку и я все устрою. Да, и вот еще, возьмите, внуку сегодня что-нибудь вкусненькое купите, — сказал Роман и сунул в карман женщины несколько пятитысячных купюр, — Ну, все, я пойду, меня девушка наверное, заждалась. Жду завтра вашего звонка, если не позвоните, я снова приеду сюда. Я вас так не оставлю, — по-доброму пригрозил Роман, на что Людмила Михайловна улыбнулась в ответ, понимая, что свое слово он сдержит.
— Спасибо, Ромочка, я завтра обязательно позвоню, — пообещала она.
С того момента прошло пять лет, внук подрос, поступил в школу, дочь Людмилы Михайловны, так же благодаря Молотову устроилась на работу переводчиком в «РосНикель» и неоднократно говорила маме о том, что оставаться домработницей нет необходимости, но Людмила Михайловна за это время так прикипела к Роману всей душой, что просто не могла уйти, даже наоборот, предпочитала на неделе жить здесь, уходя домой лишь на выходные. За это время она выучила все повадки Молотова и, как могла, создавала уют в его большой, но пустой квартире. Именно благодаря стараниям Людмилы Михайловны, Роман чувствовал себя в этой квартире именно как дома, а не как в выставочном зале достижений интерьерного дизайна, в ответ он регулярно поднимал ей зарплату, поскольку как еще выразить свою признательность не знал. Роман неизменно относился к Людмиле Михайловне с уважением и ни одной девушке, что переступала порог этого дома не позволял иного.
Да, Молотову оставались не чужды благородные жесты, но все же назвать его сентиментальным человеком было нельзя, да и какая может быть сентиментальность, когда тебя окружают твои подчиненные и деловые партнеры, которым ты должен транслировать уверенного, жесткого и решительного человека. Однако, в те редкие дни, когда к Роману приезжала мама — Эмма Васильевна, он становился в корне другим: любящим, спокойным, домашним сыном. Родители с детства являлись для Романа непререкаемым авторитетом, а после смерти отца, мать стала для него воплощением всего самого дорогого, что только может быть на белом свете. Безусловно, практически как любая мать, она с нетерпением ждала, когда же ее сын жениться и порадует внуками, но Роман как-то не торопился… Казалось, он просто не ощущает потребности в семье, и весьма комфортно чувствует себя в одиночестве. Действительно, как бы то ни было ограничивать свою свободу или брать на себя лишние обязательства вовсе не входило в его планы. И скорее всего не потому, что он еще молод, а просто потому, что семья в принципе не входила в его планы. Воспитанный, по его мнению, в идеальной семье, Роман давно решил для себя, либо строить семью по образу и подобию родительского брака, либо не строить вообще. А поскольку в его восприятии главной в семьи являлась мама, и именно она как железобетонная смесь стягивала их в настоящую ячейку общества, а они с отцом лишь с радостью подчинялись своему «семейному генералу», то первоочередной задачей для построения его семьи являлся поиск именно подобной женщины. Но такой Роману ни разу не встречалось. Умная, дипломатичная, принципиальная, верная, но при этом заботливая, ласковая и хозяйственная — такой виделась ему его мама, а в наше время таких женщин не осталось. По крайней мере, Роман был в этом уверен на сто процентов. И на вопрос матери, почему он не женится, Роман неизменно отвечал: «Мам, а на ком? Вокруг же одни телочки продажные. Им не нужен я, им нужны только деньги мои, а таскаться с такой, ниже моего достоинства. Я считаю, что я заслуживаю любви к себе, а не к моему банковскому счету. А такой, как видишь, не находится». И действительно, такой не находилось, что и не удивительно, поскольку сам Молотов с завидным постоянством из всех возможных девушек в толпе всегда умел выбрать ту, которая полюбит его деньги, а не его самого. Замкнутый круг: он всегда выбирает не тех и раз за разом утверждается в своей правоте о продажности современных женщин. И даже тех, кто изначально не намерен продаваться, он заставлял… Заставлял, и сам себе доказывал действие своей теории на практике. Так произошло и с Ритой. Она сразу ему понравилась, и он во что бы то ни стало, захотел ее заполучить. И заполучил. Вот только сам не понимал, какого черта он подписал с ней этот договор на целых три года? Роман осознавал, что сам и года-то не продержится и эта Рита надоест ему через пару месяцев. Она станет скучной, сотню раз перечитанной книгой, в которой наизусть знаешь каждую страницу, после чего он забросит ее на верхнюю полку. Тем не менее, он почему-то подписал эту бумажку и даже весьма гордился собой, осознавая, что сумел закабалить девчонку на целых три года! Да, тоже своего рода подпитка своего «эго», а вернее, если вспомнить теорию Фрейда, своего «ид», которое часто удовлетворяло свои желания в действиях Молотова. Да, Молотов привык получать то, что захочет, в особенности когда в его руках появились такие деньги. Он любил повторять: «нет ничего невозможного», и это своего рода жизненное кредо, по сегодняшний день не имело для него опровержения.
