болезненные воспоминания, но она должна узнать. Как только она прикоснулась к шраму, я чуть вздрогнул от неприятного ощущения.
– Больно? – испуганно спросила она, отдергивая руку.
Я посмотрел на нее через плечо и действительно увидел страх в ее глазах.
– Нет, просто не люблю об этом вспоминать, – честно ответил я.
Не сразу решившись, она все же аккуратно, почти невесомо провела пальцем вдоль моего позвоночника, изучая шрам. Я вдруг не выдержал, резко повернулся к ней и схватил за запястье. Моя грудь тяжело вздымалась, челюсти сжались с такой сильй, что, казалось, вот-вот хрустнут. Не могу больше выносить этих прикосновений. Никому раньше я не разрешал трогать мой ужасный шрам. Для всех это было жесткое табу. Ее рука по-прежнему находилась в моей ладони и, сам того не замечая, я сжал ее еще сильнее.
– Прости, – тихо проговорила она и провела большим пальцем по моим костяшкам.
Я отпустил ее руку и, быстро надев футболку, вернулся за стол. Менсиа тоже села, не сводя с меня глаз.
– Что произошло? Откуда этот шрам? – Она задала вопрос таким ангельским голосом, что мне было сложно сдержать поток слов. Ее глаза излучали теплоту и искреннее желание помочь.
– Раньше я профессионально занимался хоккеем, и в то время моя карьера набирала обороты. Но был один матч, в котором у меня слишком хорошо пошла игра, и соперники решили избавиться от меня. В последнем периоде припечатали к борту, ударив клюшкой по спине. Тогда это было адски больно, я упал на лед, потому что перестал чувствовать ноги. В тот момент мне хотелось просто кричать, но я не мог выдавить из себя даже слова. – Пока я говорил, в горле пересохло. – Ко мне сразу подбежали санитары, но я уже начал терять сознание. Очнулся я уже в больнице после того, как мне сделали первую операцию. Тогда я ненавидел всех и, в первую очередь, самого себя. Мама каждый день плакала, и я не мог этого выносить. Я никогда не хотел, чтобы она плакала из-за меня, и от этого становилось только хуже. – Я наблюдал за Менсией, и она ни разу не отвела от меня взгляд. В ее темно-зеленых глазах не было жалости, как у многих, она смотрела на меня скорее с гордостью. – Следом были еще операции, а потом два года реабилитации. На хоккее пришлось поставить большой и жирный крест. Это далось мне очень тяжело. Бывает, до сих пор по ночам снится знакомый сердцу лед, матч и славный вкус победы. Каждый раз, когда я видел свой шрам в отражении зеркала, мне хотелось, чтобы он исчез. Именно поэтому я сделал на этом месте тату.
Я замолчал, а Менсиа не спешила что-либо говорить. Я рассказал все, что посчитал нужным. Встал, чтобы налить воды. Горло пересохло – почему-то так происходило всегда, когда я говорил об этом. Я услышал, как Менсиа встала из-за стола, и почти сразу же почувствовал ее маленькие руки, обнимающие меня сзади, и щеку, прижавшуюся к моей спине. От нее исходило такое приятное тепло и спокойствие. После ее нежного прикосновения на сердце стало легче.
– Ты молодец, Хорас, ты справился с этим испытанием и не дал себя сломать. Ты безумно сильный человек, и я рада, что у тебя получилось перебороть это. Ты должен гордиться собой, и если ты этого еще не делаешь, то знай, что я тобой горжусь, – такие важные для меня слова медленно пробирались в душу.
– Спасибо, Менсиа, ты первая, кто об этом сказал. Наверное, мне давно хотелось это услышать. – Она развернула мое лицо к себе и обхватила его своими маленькими ладонями.
– Ты не должен этого стыдиться и бояться, что кто-то об этом узнает. То, что человека сломали, не делает его слабым. Это делает его еще более сильным и смелым. Ты победил того хоккеиста и всех, кто говорил, что у тебя ничего не получится, слышишь меня? – Я видел беспокойство в ее глазах, но эти слова грели сердце и душу, а прикосновение ее ладоней помогало как можно скорее забыть тот ужасный момент.
– Слышу, – мягко ответил я и выдавил улыбку.
– Вот и славно. – Она опустила руки и облокотилась на кухонную столешницу.
– Теперь твоя очередь.
– Это сделал мой отец. С тех пор, как умерла мама, он начал меня бить за каждый проступок. – Она погладила то место на руке, где была повязана красная бандана, и я сразу все понял, но не стал об этом спрашивать. – Сначала это были просто пощечины, но потом он перестал заботиться о том, с какой силой и куда бьет меня. А мне ничего не оставалось, кроме как терпеть это. – С каждым ее словом ярость, которая, как мне показалось, покинула меня, снова возвращалась.
– Я уничтожу его.
Это было обещание – прежде всего самому себе.
Хорас
Прошло уже два дня с того момента, как я нашел Менсию рано утром на пустых улицах большого города. После нашего разговора мы больше не затрагивали эти темы, да и в целом редко пересекались и разговаривали. Менсиа почти целыми днями была в комнате и выходила только тогда, когда мама заставляла ее поесть. Наш разговор часто вертелся у меня в голове. Я был уверен, что она поделилась со мной далеко не всем, но пока мне было достаточно и этого. Много раз я думал, как же все-таки отомстить ее отцу, но мои необдуманные действия могли сделать только хуже. Мне надо было продумать все до мелочей, но чем больше я над этим размышлял, тем сильнее хотелось просто сорваться с места и набить этому негодяю морду, не думая о последствиях. Но это последнее, что я должен делать.
Было утро субботы, летнее солнце стучалось в окно и окутывало своим теплом, небо проплывало над головой прохожих без единого белоснежного облака. Сна не было ни в одном глазу: как только я закрывал глаза, передо мной сразу же появлялась картина, как этот урод бьет беззащитную Менсию. Поэтому я достал коврик и стал отжиматься. После того как руки стали терять чувствительность, я перешел к прессу. Капли пота стекали по коже, тело болело, но мне было мало. Мне нужно было полностью отключить мозг, и тренировка до изнеможения казалась единственным выходом.
Раздался стук в дверь, и через секунду в комнате появилась мама. Я продолжал заниматься, не обращая на
